Приняв это откровение, я поняла, что действительно не имеет никакого значения, живые мы или мертвые. Это была конечная истина и полное осознание.
Казалось, все Истины открылись мне. Волны идей, более высоких и чистых, чем я могла когда-либо постичь, нахлынули на меня. Мысли, ясные и четкие, без всяких усилий появлялись во всей своей полноте. Хотя они возникали не в логической последовательности, но величественное Присутствие помогло мне целиком осознать их. Я поняла, что жизнь — это сознание. Мы будем много раз входить в жизни и покидать их, но сознание, закрепленное за нашей личностью, будет жить вечно. Я знала теперь, что моя жизнь не зависит от меня, у нее собственная цель, что ход ее будет продолжаться, равно как буду продолжаться и я. Новая ясность вошла в мое существо.
Когда это произошло, на меня нахлынула еще одна волна сильных чувств, я словно купалась в сиянии, окружающем величественное Существо, этот свет проникал в каждую клеточку моего тела. Впитав в себя эту энергию, я ощутила то, что могу описать как блаженство. Слово, конечно, не в состоянии выразить то, что я чувствовала, а чувствовала я энергию, волнение, ве-личественность, открытость, экстаз, одним словом — Блаженство. Оно кружилось вокруг меня, входило в мою грудь, проходило через меня, и это несказанно долгое время я была погружена в любовь и осознание” (с. 74–75).
Хотя переживания этой женщины не имеют прямого отношения к проблеме человеческого страдания, уверен, она согласилась бы со словами пациента доктора Уайттона, все человеческое страдание — часть плана, “более сложного и захватывающего, чем мы можем себе вообразить”. Если бы ее спросили, можем ли мы доверять жизни, принимая во внимание все те ужасные вещи, которые происходят с людьми на Земле, она ответила бы “да”. И сделала бы это не потому, что нашла ответ на загадку всех человеческих страданий, а потому, что у нее был тесный контакт с некой сутью, лежащей в основе жизненного процесса, и при этом она ощутила лишь любовь, ясность и мудрость, исходящие от нее[96].
Когда мы проходим через мощное переживание такого рода или переживание скоординированности событий нашей жизни, охватывающей века, подобный опыт несет в себе смысловую нагрузку, равную многим рациональным аргументам, если не превышающую их. Философы скажут, что получить философское измерение из переживания — сложная задача, и это действительно так. И все же настоящее переживание размещения чьей-то индивидуальной жизни в более широкой сети жизни может привести к убеждению, что вся Вселенная пропитана смыслом, даже те ее части, которые недоступны нашему зрению. Разве может быть одна часть нашего существования наполнена смыслом, а другая совершенно лишена его? Такая несообразность кажется, по крайней мере, непонятной, если не сказать больше.