Как-то был случай: в аптеку зашел, спокойно так лекарства перечисляю, думая, что инвалидам бесплатно. А тетя-кассир как выдала сумму, так я чуть не присел — одна тысяча 640 рублей. Покупай, мол. Мне чуть дурно не стало. При пенсии 1840 — эта довольно большая денежка, с тем, что за квартиру надо платить и все-таки еще что-то кушать надо. Мне тогда в РКВИ здорово помогли, да и не только тогда… А во что оценить моральную поддержку, когда тебе дают почувствовать, что ты все-таки не один, что тебя помнят, что ты вроде бы еще можешь где-нибудь пригодиться…
Там, на войне, кажется, что человек создан для уничтожения себе подобных. Ну, посуди сама, в армии все самое лучшее — техника, оборудование и т. д. А как люди здесь живут? Убогие деревяшки, заливаемые нечистотами, безденежье, нищета… Я не про всех говорю, конечно. Но ведь на армию, на ту же войну в Чечне тратятся огромные деньги.
— Рома, есть такое выражение «афганский», позже «чеченский синдром».
— А, это ты про то, что, мол, у бывших вояк «крыша» едет? Сны снятся, конечно, часто. Ночью бывает: просыпаюсь от собственного крика. И все воспринимается обостренно, любая несправедливость, нервы, как оголенные провода. Боевик, к чертовой матери… Но никого и никогда, пока я здесь, не ударил, даже не нагрубил. Почему? Просто я никому после Афгана уже не могу, не хочу делать больно…
Записала Виктория ГАБЫШЕВА.
20 ноября 1987 года, Фойзобод
Под утро нас подняли по тревоге, погрузили в «вертушки» и мы полетели в район Кундуза. Разведрота, которая ушла ещё вечером, напоролась на засаду, и мы полетели к ней на выручку. Я уже сверху увидел, что горят несколько БТРов.
После высадки мы тут же побежали в сторону выступа, откуда лупили по разведчикам «духи». «Бобёр», плюнув в сторону, сказал сквозь зубы: «Ну, ребята, сейчас будет конкретная мочиловка. В групповой драке когда-нибудь приходилось участвовать?». Я тогда не понял, к чему это он спросил. Когда мы подошли к разведчикам и начали прикрывать их отход, подлетели несколько «вертушек» и открыли огонь. Было достаточно светло, чтобы увидеть, как разрывы ПТУРСов (противотанковые реактивные снаряды) разрыхляют каменистую землю вместе с залегшими за камнями «духами». После подлетели транспортные «вертушки» и начали грузить трупы и раненых, а «духи», как ошалелые, не переставали вести огонь.
После того, как были погружены все, мы начали отходить. В тот момент я впервые в жизни увидел, как погибает знакомый мне человек. Это был «Бобёр» — гвардии старший прапорщик Бобров. Он погиб обычно, даже не взмахнул руками, не прогнулся от боли назад, хотя, видимо, попали в спину. Я сначала подумал, что он просто споткнулся и упал. Но он так и не поднялся. К нему подбежали Рогов и Лагонян, подхватив его под мышки, забросили в «вертушку». Тогда до меня еще не дошло, что я никогда больше не увижу этого бравого рыжеусого строгого прапорщика со смешным прозвищем «Бобёр». Я тогда не знал, что у него кроме старого отца на Украине никого нет, хотя он был уже не молод, не имел ни детей, ни жены.