Здесь гремели бои недавно. Рядом с дорогой — обезвреженные немецкие мины, обугленные деревья, разбитые орудия, повозки, убитые, вздутые лошади. А вот, разбросав руки, лежит забытый своими могильщиками немецкий солдат. Он такой же вздутый, как те упавшие под откос лошади. Он уже не страшен. Напротив, как и ко всякому мертвецу, где-то в глубине теплится чувство простой человеческой жалости. Странно даже… А ведь еще несколько дней назад он был злобным врагом… Думал ли этот завоеватель в июне сорок первого, что его ждет вот такой конец?.. Невольно напрашивается вопрос: «Зачем ты пришел сюда к нам, фашист?..»
…Позади двое суток пути. Остановив на окраине Симферополя машину, старший лейтенант говорит мне:
— Дальше подвез бы, да не могу. У вас другой маршрут. Чем можно было помог вам. Теперь идите на северную окраину города — там все машины едут на Джанкой.
— Хорошо. Спасибо. Тут уже нам до дома рукой подать.
Наконец мы добираемся до деревни Веселое.
А вот и аэродром и стоянка самолетов третьей эскадрильи нашего полка. На ней все замерло. Техники стоят у самолетов и молча рассматривают нас.
— Здорово, техмоща! — поднимаю кверху руку. Молчание.
— Вы что, перловой каши объелись и своих уже не узнаете?
Они быстро подходят и, узнав нас, бросаются обнимать.
— Коля, дорогой, вчера нам приказ Хрюкина зачитали… Мы вас уже похоронили, — говорит Георгий Долгопятов. — В приказе так и сказано: «Самолет правого ведомого лейтенанта Бондаренко был сбит и упал в море…»
— Ну что ты, Жора? Если из мертвых ожили — значит, долго жить будем.
Идем в столовую. Я вижу, что летчики, штурманы и стрелки-радисты стоят у ее входа и о чем-то разговаривают. Еще издали я узнаю высокого, на две головы выше всех ростом, стройного, как тополь, Александра Пронина. Подходим ближе — узнаю других ребят. Вижу, что и они нас заметили. Прекращают разговоры, всматриваются, а затем что есть силы бегут к нам. Сашка Пронин подбегает первым. Он с разбегу крепко обнимает меня и целует.
— Ребята!.. Пришел… Колька, пришел!.. — взволнованно повторяет он.
Опустив голову, мы все медленно идем и говорим об экипажах Вишнякова и Болдырева. Уже прошло трое суток, но не проходит боль от столь тяжелой утраты. Такой потери после гибели экипажа Генкина в нашем полку еще не было.
Подходим к командному пункту полка. У входа стоят Валентик и Чучев. Докладываю Чучеву о прибытии и обо всем, что знаю. И Чучев и Валентик хмуро слушают меня. По выражению их лиц определяю, что они очень тяжело переживают гибель экипажей Вишнякова и Болдырева. Чучев посмотрел на меня потеплевшим взглядом и сказал: