А самые прыткие бегуны уже добираются до этой самой речки. Она маленькая, паршивенькая. Хоть бы побольше была, что ли! Хоть бы уж река была как река. Везет же нам, грешным: как отступали по России, так и катились с крутых правых берегов в реку, и враг получал, как подарок, высокий берег и мог гвоздить нас с этого высокого берега сколько ему хотелось; теперь наступаем — наша земля, родная землица, про пух ее целые тома понаписаны (и на-ка, выкуси!), тащись по низкому левому берегу, а он, скотина, с высокого тебе в харю, и опять же под огнем форсируй реку, захватывай плацдарм, а ширина-то, ширина реки какая, словно специально разливаются перед тобой реки, чтобы еще да еще раз испытать, так ли ты любишь ее, родимую, готов ли ты еще в сто тридцать первый раз доказать, что любишь ее больше живота своего. Кому что пухом, а нам высокими правыми берегами. Это потом уж будут петь ласковые песни про крутые берега.
Полюбуйтесь — та самая речка, которая могла бы сейчас быть и полноводной (весна ведь), и широкой, и глубокой, и труднопроходимой (отступают ведь полки грешной пехотной дивизии — без приказа!). Образуй, окаянная, водную преграду! Задержи их! Ведь от одной смерти к двум смертям катятся! Да куда там «катятся», летят под гору, на погибель бегут. А речка — дурища, тихая, плевая, ее перемахнуть и не заметишь.
Генерал все пуговицы крутит на кителе нашего майора.
— Милый мой, голубчик, миг один. Потерпите… Сейчас вот знамечко подвезут, и мы разом. Повернем их. — Он просит как о великой милости и только переминается с ноги на ногу. — Майор, поверьте, опыт имею. Не остановить их мне без знамени. Запоздали! Ну, что за народ несознательный! Где, где оно! — вдруг взвизгивает, бросается к одному из своих спутников и стучит сухоньким кулаком в его крепкую грудь, а тот не знает, ну не знает, где Оно. И генерал снова просит пощады у комбата: — Чуть только погодите, будь милостив, майор. Позор, позор-то какой! — Он еле сдерживает злую, обидно навернувшуюся слезу. — Ведь знаю, едет, едет знамя! Везут его! — И снова своим соратникам: — Бездельники! Ведь говорил, твердил остолопам нерадивым: «Тут, говорил, должно быть всегда знамя. Где бой! Где решается судьба наша». Так нет. Завезут куда-нибудь!.. Тыл любят, тыл. Били их мало!.. Поверьте мне, голубчик! Везут!
Не видно, кто и где везет знамя. А ждать больше нельзя — отступающие уже форсируют речку, скоро докатятся до нас и сметут весь заслон к чертовой матери. Генерал кается и крутит, а Курнешову хочется, чтобы он выиграл еще несколько секунд — несколько секунд еще можно… Генерал прямо опутывает комбата Беклемишева и не дает ему поднять руку. Беклемишев рад бы век эту руку не поднимать по такому поводу, но лавина уже близко.