Впереди — пусто, сзади в обозримом пространстве — тоже никого. «Бах» стал выдвигаться вперед, я пересел туда. Мотоциклисты обогнали радийную машину, как бы прикрыли ее, замыкал колонну «бобик» с пулеметом — все сбавили ход и взяли боевые дистанции.
Нет, все же, наверное, не с этого выстрела, не с этой автоматной очереди все началось. Раньше.
… Перед выходом на разведку маршрута прибежал из штаба Василий Курнешов, весь в мыле и злой:
— Возьми Верочку в крытую машину!
— Перекрестись, Вася! Убитых в разведку не берут.
— Ну не в грузовой же ее везти с бочками и ящиками! Раздавит!
— В свою штабную возьми.
— Там только стоя поместится.
— А в хозяйственную?
— Врач орет, не разрешает вместе с продуктами.
— У-у-у, чтоб вам всем!.. А санитарная где?
— Да ты посмотри на эту колымагу. Я не знаю, как ее с места сдвинуть, — у нее весь передок выворочен!
Верочку убило часа за три до нашего выхода — она обед почти приготовила. Вражеский снаряд разорвался, и ее осколком в затылок. Доваривали уже без нее… Такая маленькая, пухленькая Верочка… Ее не хоронили, все ждали, что Колька Оноприенко из мотоциклетной разведки вернется. Дождались! Приказ — вперед! И теперь мечутся, не знают, как везти убитую.
— Но не в передовом же дозоре!
— А где? Скажи, где?
Вот и приторочили Верочку ремнями к широкой лежанке (а в общем-то, к крышке багажного ящика), чтобы не перекатывалась, не упала. Дожили — убитая еще в полдень девочка катит впереди передовых боевых частей и ждет, когда ее хоронить будут. А ее возлюбленный болтается в мотоциклетной разведке где-то у соседа слева и ничего пока не знает — радиостанцию включить ленится или боится, что засекут.
Может быть, с этого все и началось?
2
Нет, пожалуй, и не с этого, еще раньше.
Бывает же! Вот не везет, не везет человеку на войне и вдруг начинает везти так, что дух захватывает. Даже страшно становится. Постепенно ком случайностей растет, из него уже складываются какие-то небылицы и даже легенды. При весьма напряженной работе не было потерь в моем взводе. И все. Не то чтобы совсем, а давно не было. О нашей удачливости стали поговаривать, это уж и вовсе никуда не годилось. Думать можно что угодно, но говорить вслух — не надо. Каждый знает — нельзя.
Как-то на лесной тропинке меня подкараулил солдат с перевязанной шеей.
— Это не ранение, это фурункулы. Уже проходят, — проговорил он смущенно и попросил разрешения обратиться с просьбой. Неожиданно прижал руки к груди и сказал: — Возьмите в свой взвод! Очень прошу. Обещаю не щадить себя, буду ходить на задания хоть всякую ночь, лишь бы в этом взводе.