Я растерялся:
— Да командир вашей роты мой товарищ. Как же я буду…
Солдат не просил, а прямо-таки умолял:
— Будьте милосердны!..
Я и слов таких не слыхивал.
— У вас, что, неприятности какие-нибудь? Отношения?
— Нет-нет, тут все в порядке. Я уговорю капитана, сам уговорю. Вы только не отказывайте! — солдат тяжело ворочал перевязанной шеей.
Я знал, что солдат этот на хорошем счету, имеет боевые награды, благодарности — и вдруг это «будьте милосердны!..».
— Чего вам дался мой взвод?
— Он, известное дело, заколдованный… — неловкая улыбка повела его лицо, он вроде бы извинялся. — Трое! Трое у меня детишек. Там.
Значит, семейный. Их у нас называли женатиками.
Слово «заколдованный» было сказано, и ничего хорошего это не предвещало.
Значит, вот когда все и началось? Может быть. Но разговоры разговорами, а сейчас мы были на задании, катили по ровной мягкой дороге и вертели головами во все стороны, чтобы не проморгать противника.
В просвеченном вечерним солнцем подлеске мы напоролись на небольшую группу противника. Остановить нас они не пытались — перебегали дорогу, должно быть, уходили из-под удара нашего правого соседа, а может, просто спешили укрыться в лесу. Но мы их заметили вовремя, ни одна машина даже не притормозила и не прибавила скорости. Летели сучья, ветки, вскидывались земляные фонтанчики, падал подкошенный березнячок и прикрывал убитых. Не меньше четырех пулеметов работало одновременно как один — страх и смерть летели над землей, и невозможно было укрыться. Ни один из них не смог даже гранату кинуть, разве только замахнуться успевал, кидали наши. Это было какое-то боевое чудо, словно идеально сыгранная огневая команда, упоенная боем и везением! Вот так научил нас воевать враг, и мы оказались неплохими учениками. Было такое впечатление, что не ушел ни один: все, кто попал в поле зрения, были сметены и лежали в самых безнадежных позах. Расчихвостили их меньше чем за минуту. И рассказать никому нельзя — скажут, бахвалится.
А у нас только одна пробоина в кузове машины да пара зазубрин на броне транспортера. Тут, наверное, «бах» подвел их, подумали — свой, немецкий. Оказался немецкий, да не свой.
— Все целы? Царапин нет?
— Целы-то целы, да командир весь в кровях!
И еще смеются, черти. Правда, ссадина у меня на щеке так и не запеклась, все еще сочилась.
— Как там женатик?
Ответил мотоциклист Пушкарев:
— В полном порядке. Стреляет и не дрейфит. Попадает.
Наш женатик сидел в башне бронемашины. Он вел огонь из пулемета, отсёк противника от дороги и пришелся им почти что с фланга, а потом развернул башню на сто восемьдесят градусов и зачистил хвосты нашей колонны (мы же не могли стрелять через его голову). Короче, для своего первого боя во взводе он показал себя.