Увиделись они с Иваном только мельком. Солдат до принятия присяги в увольнение не пускали.
Стояли у забора всего две-три минуточки. Говорили, но слова не имели смысла и связанности:
— Ну, как там у вас?
— Да вот оно все на виду.
— Твой командир швыдкий какой, на базаре народу полно, а он меня издали признал.
— Познакомились?
— Ничего. Обходительный.
— Тебя-то где носило?
— Там уж нету. Повидаемся — расскажу, — помолчали, посмотрели друг на друга. — Харчуют-то по-людски?
— Это не оренбургская! — И нельзя было понять, лучше или хуже.
Раздалась команда на построение.
— Встану на фатеру — скажу. Ты беги, не перестаивай.
Угол Мария сняла за бесценок у многодетной башкирки и целыми днями помогала ей по хозяйству.
Четыре дня Татьянникова в увольнение не пускали. Виделись они больше издали, бойцы то строем шли на стрельбище, то один раз на разгрузку повели; Мария обычно стояла где-нибудь на уголке. Ждала. А тут холодным днем вывели во двор, было общее построение, вроде праздника. Винтовок на всех не хватало, бойцы передавали один другому старенькие трехлинейки образца 1889 года. Вслед за политработником повторяли торжественный текст — клятву на верность Родине:
«Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, перед лицом своих товарищей…», и еще — «Не жалея сил и самой жизни!».
После присяги был усиленный обед. Усилили его за счет густоты щей, мясной подливки ко второму и куском пирога с повидлом к компоту — ну, такого никто не ожидал!
Ивана Татьянникова отпустили в город. Мария ждала его на той стороне улицы, в светлом платке, прибранная и строгая.
Сидели они в палисаднике у башкирки, а хозяйкины ребятишки сновали вокруг да около, лопотали и глазели на Ивана. Мария хотела их шугануть, но ребята приняли это за игру и стали кривляться, дразнить. Оставалось не обращать внимания и говорить дальше.
— … В Бузулуке стала разузнавать. Туда-сюда… Тут один дядечка попался. Ничего. Разговорились.
— Военный, гражданский? — спросил Иван.
— Военный, фелшер. В летах. Чего, говорит, тебе так— без толку — кидаться? В нашем госпитале (в ихнем, значит) большая необходимость в людях. Давай потрудись. А там отыщется!.. Я девять дней-ночей работала в этом Бузулуке. Этот дядечка пиво страсть как любит. А пива нет вовсе! Он и хлеба, и сала, и сахару мне на дорогу выдал и говорит: в случае чего — вертайся.
— Чего это тебе туда вертаться? — жестко сказал Иван.
— Я и говорю, — согласилась Мария. — У него вся семья там в пограничных краях сгинула. Шесть душ — как не бывало… Молчком молчит. И курит одну за одной. Работает-работает круглы сутки — не спит. Нянечка Платоновна мне все сообщила. А он молчит…