Иван сел на нары и громко, на всю казарму, спросил:
— Как так обидели?
Сверху донеслось:
— Как обижают? Прижали у хозмага, аж доски трещат.
— Где? — Татьянников в тот же миг сгреб из-под головы все, что там лежало, соскочил в узкий проход.
— Сказал тебе, на базарной.
А Иван уже простучал ботинками, уронил по дороге ремень и опрометью бросился к выходу.
— Ты куда?! — крикнул ему вдогонку Даниил и спрыгнул с нар.
— Вы что… сорвались?! — закричал дневальный и словно командой «подъем!» разбудил всю роту.
У ворот часовой орал:
— Стой! Стой, стрелять буду!
Калитка возле ворот была распахнута. Даниил бежал вслед за Татьянниковым. Часовой сопел, передергивал неподатливый затвор.
— Татьянников, назад! Стой, Татьянников! — кричал командир отделения, стараясь на бегу застегнуть ремень и при этом не потерять тяжелый ботинок.
Сзади бабахнул выстрел и прозвучал как пушечный. Во двор выбежал дежурный по части, путаясь в лямке противогаза. Караул был поднят «в ружье», в суматохе всю учебную роту сдернули с нар по тревоге. Связные кинулись рысью к соседним домам будить своих командиров.
Подбегая к базарной площади, Иван по деревенской привычке хотел выломать кол из плетня, но ни кола, ни плетня не было, он рванул что попало, и в руках оказалась штакетина от забора. Собаки в городе, не приученные к переполохам, лаяли надрывно и хрипло.
Еле управившись с дыханием, Лозовой встал на перекрестке, озираясь по сторонам, и сразу услышал возню. Он кинулся влево, к краю базарной площади, угодил в здоровенную лужу, зачерпнул полботинка. До него донесся голос Ивана:
— Где она?! Ты меня так не возьмешь… Куда дели?!
Раздался треск ломающейся штакетины и исступленный вопль:
— Дай ему по фарам!
— Отыми у этого психа дрын!
— Вали его!
Даниил с разбега врезался в гущу дерущихся, хотел дотянуться до Ивана, но тут же схлопотал по скуле, да так, что и в пятках загудело. Хоть старался разнять, командирские команды применял, но увяз в драке, получая то справа, то слева, а то и прямо в переносицу. Да и сам бил куда придется, а в промежутках все-таки выкрикивал:
— Кончай драку!.. Хватит, говорю!.. Погоди, Татьянников!
Но куда там. Иван сражался куском переломанного штакетника и только чудом не засветил сотоварищу. Он бросался от одного к другому, бил, сам получал не меньше и уже не кричал, а хрипел:
— Куда дели, гады? Убью-у-у…
Дерущиеся падали — кто под ударом, кто оступившись от промаха, — вставали и без оглядки кидались в свалку. Это уже была не драка, а молотьба. Такие сражения на селе по большим праздникам бывают. В них одного-двух убивают или увозят с переломанными позвоночниками, а потом удивляются: «Почему это так много кривых в нашем селении?»