За полторы недели, что я провел с ним вместе, мы даже не успели как следует познакомиться. Я знал о нем то, что и все, — у него были в прошлом какие-то заслуги и что он безобидный старик. Его даже любили за покладистость. Он никому не сделал ничего худого. И вот сегодня он вел главную колонну, путался и старался проверить, правильно ли он ведет ее.
Я успел крикнуть водителю: «Гони!» — сгреб полковника в охапку и швырнул в кузов «виллиса». Машина рванулась. Полковник лежал на днище, и оттуда торчали только его хромовые сапоги с тупыми, загнутыми носками.
КАЗАЛОСЬ, ВСЕ БОМБЫ ПАДАЮТ ПРЯМО НА МЕНЯ…
… Я и сам-то мог прыгнуть в этот тарантас, мчаться сейчас к лесу. Но мне было как-то неудобно. Убегают не только назад, иногда убегают и вперед… Может быть, в эту секунду они не смотрели на меня, но это не имело значения. Здесь всегда кто-нибудь видит, а если даже никто не видит, то сам-то знаешь, что убежал.
Если бы колонну вел сам командир корпуса, или начальник штаба, или кто-либо из толковых, они никогда бы не остановили колонну у этого проклятого моста, на этом проклятом поле, у этой треклятой речушки в трехстах метрах от такого густого и хорошего леса… За лесом была Германия… Люди сломя голову бежали к берегу реки. Зенитного противовоздушного прикрытия у колонны не оказалось.
ЗВУК ПАДАЮЩИХ БОМБ ЗАКРЫЛ ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ ЗВУКИ…
Я метнулся в прыжке через кювет.
…Прыжок?.. В нем не было приземления… Меня подхватило какое-то огромное ватное одеяло, кинуло высоко вверх… Поле вместе с дорогой, колонной и бегущими людьми… Мост… Голые деревья. Всполох ворон. Просвеченное солнцем небо, а на земле все еще что-то вспыхивало, переворачивалось. Земля плыла мне навстречу… Удар… Спина, только спина, ощутила землю…
Левая рука нащупала остатки прошлогодней травы… Ноздри забил запах ядовитой густой тротиловой смеси разорвавшихся бомб.
Изуродованное дерево, а дальше — небо.
Никакой боли. Я не могу и не хочу шевелиться.
Черные птицы перепрыгивают с ветки на ветку, словно пересчитывают стаю… Как далеко я лежу от дороги. Очень далеко. Никто не сможет так далеко прыгнуть… Вижу командира разведвзвода и зову его. Но он меня не слышит, он бродит среди обломков на дороге.
Еще недавно мы вместе служили в одном батальоне… Я зову его еще раз… Он подходит… Наклоняется… Совсем молоденький. Он играет в войну. Увлеченно, азартно… Ему двадцать один год. Мне на семь лет больше, и он считает меня стариком. Перекатывает в ладони большой горячий осколок. Это его осколок… Мы все знаем, что такое «мой осколок»… Прошлую бомбежку я лежал в ложбине, уткнувшись лицом в маленький серый островок талого снега. В промежутке между двумя разрывами я чуть приподнял голову, увидел в снегу вмятину от своего лица и тут же плюхнулся рядом. В следующий миг что-то зашипело рядом, горячий пар обжег правую щеку. Я скосил глаза. Прямо в эту вмятину врезался большой раскаленный осколок. Это был мой осколок. Он лежал в моей полевой сумке… Только где она?.. Сумка… Лейтенант смотрит мне в глаза… Хорошо, что он молчит. Потом переводит взгляд на мое тело. На его лице не шевелится ни один мускул. Мое дело — труба. Только я и без него знаю…