- Так лучше? - уточнил он насмешливо. Неожиданная почти детская стеснительность Ара его весьма позабавила. Ири широко распахнул глаза, видя перед собой плотные матерчатые стенки. Вокруг воцарился лёгкий алый полумрак.
- Теперь, позволишь, мне? - Грандин слегка отодвинулся назад, завёл наверх смуглые запястья, покрывая поцелуями широкие плечи и пылающее лицо. А в следующую секунду, рубашка Ири оказалась безжалостно стянута через голову, прежде, чем он успел воспротивиться и возмутится, бесцеремонностью, с которой Мистраль решил проблему. А дальше, Ири не смог говорить. Губы и руки Грандина, дорвавшись до желанной добычи, безжалостно завладели всем его телом, выделывая такое, что для того, что бы не орать в голос, приходилось кусать ладонь.
В глубине души, Ири понимал, что происходящее между ними ужасно, стыдно, в свете существующего и не разрешённого конфликта, когда проснувшись от дурмана, они снова окажутся перед лицом существующих противоречий. И это нужно прекратить, пока не стало очевидно поздно. О случившемся будут сожалеть оба. Это Ири тоже умудрялся понимать...И не понимать одновременно.
Слишком восхитительным и сладким оказался неназванный грех.
Кожа пылала под вязью рисунка чужих пальцев, губ, языка и зубов. Грандин целовал, то нежно, едва касаясь губами, то впиваясь в плоть, втягивая кожу в себя и оставляя алые следы. Сладко терзал под горлом, прикусывая шею, ключицы, зализывая языком. Пробовал на вкус напряженные соски, зажимая губами, посасывал втягивая в себя, целуя рёбра, нежную кожу подмышек, заставляя Ири выгибаться и хрипеть от наслаждения и боли. Дул ему в лицо, смеясь, щекотал пухом дыхания и кончиками пальцев, приводя в чувство, для того, что бы снова продолжать, мучительную сладострастную прелюдию в алом таинственном полумраке.
Подушка оказалась у Ири под поясницей. Мистраль раздвинул его ноги, дразня промежность языком и пальцами.
И затем, спустя бесконечную вечность, губы истязателя, перецеловав каждый миллиметр кожи, сомкнулись в том месте, где для Ири сейчас были сосредоточены жизнь и смерть. Сомкнулись и втянули целиком, до самого основания не давая даже минуты на то что бы прийти в себя, до слёз в глазах, до восхитительных сияющих точек.
Грандину казалось, что он спит, и в этом потрясающем сне сбывается его самая смелая, самая затаённая мечта, в которой он вероятнее всего боялся признаться себе сам.
Но видит бог, даже если разум его сейчас кричал от отчаяния, умоляя опомниться, остановиться он уже не мог.