— Не буду. Завтра сможешь меня прикрыть, если что? Я буду стрелять сблизи, жаль, что у нас снайперок настоящих нет.
— Прикрою, — пообещал Серёжка. — Если что.
* * *
Тугрик стоял у пахнущей химией пирамидки уже полчаса. Впрочем, он не следил за временем, он говорил с Машей. И был уверен, что она слышит. И даже слышал, как она отвечает.
Жека, сказала она. И Женька Тугаринов улыбнулся.
Теперь он знал, что надо делать. И ему совершенно не было страшно.
Маша ждала его. Он не очень понимал — где. Но совершенно точно знал — там, где они будут вместе и где он скажет ей всё, что не смел сказать тут, потому что двенадцатилетние мальчишки не говорят такого одиннадцатилетним девчонкам.
Но там — там, наверное, будет можно. Главное — сделать всё правильно.
* * *
— Перебор, — капитан Мащенко бросил карты на стол.
— Играем ещ… — начал старший лейтенант Полынов. И осекся, удивлённо глядя в дверь. Пятеро других офицеров, лениво наблюдавшие за игрой — трое украинцев, турок и американец-инструктор — обернулись тоже.
— Это что за явление? — спросил один из украинцев.
В дверях стоял мальчишка. Невысокий, темноволосый, с грязными разводами на лице. Мальчишка улыбался радостно и светло. И сказал, кивая Полынову:
— Во, вы здесь… — обвёл остальных взглядом, — все. Это хорошо.
Мальчишка с натугой держал в руке связку — противотанковую РКГ, два двухсотграммовых брикета тола и две старых РГ-42. Кольцо из одной было выдернуто, и мальчишка второй рукой придерживал скобу предохранителя.
— Вэр из э вотчер? — спросил, поднимаясь, американец — он, надо отдать ему должное, первым понял, что происходит. — Тчасовой…
— Я ему бритвой горло перерезал, — охотно пояснил мальчишка. И кивнул на дверь, за которой раздался шум: — Во, бегут уже… Ну ничего… А я за вами, дяденьки. Вам пора.
— Куда? — ошалело спросил Мащенко, не веря, что это происходит на самом деле.
— Вам в ад, — сказал мальчишка. — А мне… мне к маме и к Маше…
…Трое успевших взбежать на крыльцо временного барака солдат погибли на месте. Остальные видели, как дюралевые стены раздулись изнутри — и взорвались в бело-рыжей вспышке страшного взрыва.
* * *
Сидя на футбольном мяче, Серёжка Лукьянов плакал. Он не хотел этого делать и не собирался этого делать, но слёзы текли и текли по щекам, капали на кроссовки, на пыльные обломки бетона и кирпича. Эти слёзы были такими естественными, что он даже не попытался их вытереть, когда подошедшие «сибиряки» — двое мальчишек и девчонка — постояв рядом молча, спросили — девчонка спросила:
— Мы сегодня не будем играть?
— Почему? — Серёжка поднял мокрое лицо. — Будем, — и встал, подбрасывая в руки мяч. — Пошли канаться.