— Таким образом, мы поставлены перед фактом. Русские войска и части наёмников вышли на востоке, — огонёк лазерной указки метнулся к карте, с лёгким шорохом туда же повернулись головы, — на правобережье Волги. На севере — подходят к Нижнему Новгороду. На юге — к Саратову. Украинско-белорусская армия взяла Люблин. Наши польские части сражаться отказываются и требуют вернуть их домой. Украинцы перебегают к русским массово. Почти все части ООН сражаются только под прицелом наших пулемётов. Не далее как вчера морские пехотинцы вынуждены были расстрелять из скорострельных пушек почти две сотни египетских солдат, намеревавшихся силой захватить транспортные самолёты…
— Сэр, это бесполезно, — сказал угрюмо бригадир ВВС. — Ни для кого не секрет, что воздушного моста не существует. Аэродром у русских, и они на него принимают, что хотят. А мы дай бог сажаем один самолёт в два-три дня. Остальные падают над лесами, в которых полно партизан с ракетами…
— Это не партизаны, — поднял голову румынский полковник. — Нам пора взглянуть правде в глаза. В блокаде не русские, в блокаде мы. В лесах вокруг нас настоящая армия — не менее восьми тысяч человек. В городе — больше двенадцати тысяч защитников. У нас людей примерно столько же, но и топлива, и боеприпасов, и снаряжения, и продуктов у них сейчас больше. И их самих больше с каждым днём. А нас меньше и меньше… Как вы думаете, господа, — румын вдруг порывисто встал, — пощадят ли нас русские, если…
— Полковник Станеску! — повысил голос Эмери.
Но румын — его лицо вдруг исказилось — крикнул в ответ:
— Не кричите на меня, господин генерал! Лучше скажите, как дела на вашей исторической родине?! Говорят, что бои между гражданскими гвардейцами и чёрными братьями идут в двадцати пяти штатах из пятидесяти, а двадцать штатов вы не контролируете вообще?! Я знаю, что вы собираетесь делать! — от ярости и волнения речь румына стала неразборчивой, он сбивался на родной язык и бурно жестикулировал. — Вам готовят эвакуацию, потому что солдаты нужны в Америке! А нас вы бросите здесь — чтобы мы прикрыли ваше бегство и были растерзаны русскими! Но я не хочу этого! Идите к дьяволу! Мы, румыны, не торговали детьми, женщинами и органами, не вывозили золото и документацию! И мы не хотим сдохнуть!
— Вы забываетесь! — багровея, закричал американец. Офицеры повскакали, помещение наполнилось разноголосым злым шумом.
Станеску кричал, размахивая какими-то листками:
— Вот! Их пионеры подбрасывают это на все позиции! На все, на все, только многие это скрывают! И скрывают, что солдаты это читают! — он ударил ладонью по листкам и выкрикнул: «Мы победили и можем позволить себе быть гуманными. Любой боец оккупационных войск, вышедший к нам без оружия и с куском белой материи в поднятой вверх правой руке, будет взят в плен с соблюдением всех международных норм и выслан на родину, как только окончатся боевые действия!» Они это пишут и они это выполняют! У меня сейчас тысяча восемьсот сорок семь человек под командой! Дезертируют по пять-шесть в день! И часовые не стреляют им вслед, а иногда сами уходят с беглецами! Кончится тем, что и я…