Партизаны уже на огородах. И будто разбудил кто деревню: женщины откуда-то появились.
Нелепо же выглядит Толя здесь, на своем «посту». Медленно пошагал к деревне.
Бабы плачут у распахнутых сараев (эти, видно, не угнали своих коров), причитают, как над покойником.
Может, кого и убили. Но деревня не сгорела, и уже есть улыбки. Привыкли люди даже к тому, к чему вроде и невозможно привыкнуть. А где борода Головчени, там и шуточки.
– Люблю кияхи, – говорит пулеметчик, но руку протягивает не к решету с вареной кукурузой, которое босоногая девушка-подросток держит у живота, а чуть повыше.
– Дя-ядька, ну-у! – как-то очень обрадованно пугается девушка.
Толю увидел Пилатов и сразу нахмурился.
– Кто тебе разрешил оставить пост?
Толя молчал. Пилатов посмотрел на его лицо внимательней, улыбнулся:
– Ладно, хорошо.
– Кто выстрелил? – спросил Толя у Головчени.
– Липень наш, кто ж еще! Хотел проверить, с какого конца винтовка стреляет.
Возле одного двора толпятся люди, все идут, бегут туда.
– Убили кого? – спросил Головченя у женщины.
– Дедушку Тодора. Прошлый раз двух внуков увезли в Германию, а теперь вот – самого.
Убитый лежит среди двора, большой, широкобородый. Босые ноги, руки раскинуты с какой-то не мертвой, а скорее усталой свободой. На корточках сидит женщина, отгоняет от его лица мух, будто человек и в самом деле только спит. На его выцветшей грязно-пепельной рубахе два растекшихся пятна крови. Женщина, наклонившаяся над мертвым стариком, тихо спрашивает:
– Бедный тата, нашто было трогать собаку? Нашто?
Другая женщина, выделяющаяся какой-то веселой полнотой, черноглазая, рассказывает, как она все видела, как она все слышала:
– Я и говорю, идет это ихний самый главный по улице, чистенький такой, при ремнях, при пистолетике. А дедушка на калитку оперся и смотрит. Все попрятались, а он стоит. Я из сеней слышала: «Что, старый, коров к бандитам угнал? Сыны в банде?» А дедушка ему: «В армии, сынку, в русской армии». – «За Сталина воюют?» Дедушка по-доброму так: «За родину, сынку». А тот, холера, все цепляется: «За колхо-озы?» «Ага, за Россию, – говорит дедушка, – они ж русские». – «Какой же ты русский, дед? Белорус: «Благадару, не куру…» Дедушка ласковенько ему: «Я-то белорус. А вы какие будете? В германцев вас произвели или как?» Тот сразу: «Не гавкай, старый! Мы – освободительная армия. Народная. Понял? Был в Красной Армии майор, а теперь командую». – «Ага, от народа, значит, земельку для немца освобождаете. Сволочь ты, сынку, а не майор». Как сказал это дедушка, тот – за наган. Слышу – выстрелил. Бедный дедушка!