– Замолчи уж! – крикнул сын. – На детишках бродских выместить злость решил?
– Не, сын, не…
– Какой ты мне батька!
– Не, хлопчики, – человек испуганно поднялся, – в Бродах не был. Вот крест – не был! Старуха не даст соврать.
– Не бы-ыл… – недоверчиво, но и с надеждой протянул Круглик.
– Правда, Степа, не был он. Пьяный лежал тут, когда горело. Хоть раз эта водка на добро ему пошла.
– Все равно, это мы проверим, – сказал Круглик и посмотрел на Молоковича, на Коренного, будто передавая им право решать.
Ужинали, а хозяин дома сидел на кровати, сопел, вздыхал, тихо матерился. Стукнет кулаком по колену и:
– Один конец.
Снова стукнет:
– Все одно.
Коренной отозвался:
– Нет, не все равно. Хоть умереть-то человеком можно.
– Никакой во мне злости нету, ты это, сын, зря. Вернулся я, как война началась, прямо скажу – сбежал из заключения. Но не думал ни про какую полицию. А тут стали вязаться: активист, колхозы делал… Вижу – кончат. Хоть бы знал, за что помру. А то уже и не знал. Ну и стал этим, как вы называете…
– Бобиком, – безжалостно сказал сын. – Кто жег Броды?
– Немецкая команда наехала. Ну, и наш Булка. А я не был, хотите – верьте, хотите – нет.
– Так вот, для начала убьешь Булку своего. Дадим тебе возможность кончить по-людски. – Круглик вопросительно обвел всех глазами и тут же, будто желая угадать мнение товарищей, сказал: – Верь этим бобикам! Ему лишь бы шкуру унести. Наобещает, что угодно.
– Дадим ему мину, правда, Молокович? – решил вдруг Коренной. – Подложит, потом возьмем в отряд.
Молокович, который так и не прикоснулся к еде, кивнул головой. Круглик достал из сумки черную, похожую на небольшую черепаху мину.
– Давайте, все равно, – не сразу и по-прежнему угрюмо отозвался полицай.
– Сейчас двенадцать, – сказал сын. – Ставлю на полсуток – взорвется завтра днем, тоже в двенадцать.
– Винтовку верните, – попросил полицай, – а то подозрение будет.
– Выкрутишься. – Сын неумолим.
– Отдай ему, – вмешался Молокович, – делать так делать.
– Ну, хорошо. А патроны из подсумков выгребите.
– Что, не подвозят вам?
– Хватит на бобиков. Ну, гляди, батя, обманешь – ходить буду по следу твоему… Ты это знай!
Глаза Круглика вдруг заблестели злой слезой.
– Пусть только попробует не сделать! – закричала, заплакала женщина. – Боже милый, что мне надо видеть-слышать!
– Не бойся, сын. А ты, я смотрю, и начальник у них. – В голосе человека удивление и что-то вроде удовольствия. – Не знали, кто батька?
– Знали, не беспокойся.
– Гляди ты! – еще раз удивился человек. – Может, и правда.
Осмотрел мину и положил ее, как портсигар, в нагрудный карман кителя, застегнул карман на пуговицу.