она молила защитить ее от самой себя, защитить от той, которая не простит, если с детьми что-нибудь случится там, куда она их ведет.
… Стояли в темных сенях и напряженно всматривались в холодную ночь. Все двери открыты настежь, чтобы не стучать.
– Иди, сынок, – шепот мамы. – В углу справа все сложено. А может, лучше я сама?
– Ну, вот еще, – приглушенным басом отозвался Алексей и исчез в темноте.
Слушали, как Алексей проходил через двор, как осторожные шаги удалялись в сторону аптеки. Скоро уходить и Толе. У него в руках чемоданчик, с которым он приехал от дяди в первый день войны, и еще бабушкин узелок. Всучили все-таки. Холодно – даже дрожишь. Из кухни уже не тянет теплом и домашними запахами. Холод вошел в дом, из которого уходили хозяева. Толе казалось, что за спиной у него дом умирает, как живое существо. Но Толя не жалеет его, он весь устремлен туда, куда уходит, – в партизаны.
– Давайте насыплем углей в сено, – шепчет он.
– Что ты опять сочиняешь! Тише. Иди.
Толя вышел из сеней так, точно от берега оторвался. Пока он не доберется до другого берега – до леса, – его подстерегает злая опасность. Теперь он уже партизан, и если его схватят… Слева затаилась комендатура. Шоссе лежит впереди, как пропасть, которую надо перескочить. Толя перескочил и прилип к дереву. Идут! Заметили или не заметили его? Бежать за аптеку! Теперь обязательно увидят. Близко уже, по стуку сапог можно понять, что их много. Смеются. Значит, полицаи. Немцы ночью не смеются. Слившись с деревом, Толя медленно поворачивался возле него, пока полицейские проходили мимо. Дышать даже перестал, так близко они были.
– Завалиться бы да выспаться. А тут мне караул этот всучили.
Разванюши голос! Толя позволил себе чуть-чуть вдохнуть и выдохнуть.
А вот и Фомка бабьей скороговоркой сыплет:
– Придумали эту конюшню. Дышишь, чем Ещик воняет. Я и дома мог бы переспать. Или еще где.
– Давно бы тебя партизаны заарканили! – возражает Разванюша. – Правду я говорю, Пуговицын?
– Я на правде вашей не был.
Прошли. Дятел сильно и часто-часто стучит над головой… Да нет же, это Толино сердце так колотится о сосну, к которой он прижимается.
Толя забежал за аптеку. Далеко впереди что-то поскрипывает, может быть, санные полозья скрежещут о песок. Толя шел полем и впереди, как защиту, как друга, как свой новый дом, ощущал лес, партизанский лес. Счастливо оставаться, бобики! Тут, возле леса, страшно уже вам, а не мне. Знали бы вы, что ждет вас сегодня!
Справа по дороге кто-то идет к лесу. И слышно, что женщины: на каждом шагу спотыкаются. Это же мама с бабушкой и Ниной! Но что это громадное, в два человеческих роста, движется следом за ними? Неужели Владик? Он! И тюк большущий на голове тащит. Ну и мама, навьючила человека, которого, может быть, и теперь шпиком считает, будто так и надо! Битый небитого везет!