Таким образом, век войны — это не просто «морщина» в истории, и отрицать это — значило бы забывать, насколько эволюция форм социальной жизни связана с ментальными установками, как индивидуальными, так и коллективными. От этих установок в той же мере зависит искусство любить и искусство умирать, как и маршруты торговых путей или интенсивность исхода населения из села.
Столетняя война — это противостояние двух держав в долгом контрапункте, в качестве тем включавшем заботы всех людей, и первого президента парламента, и ткача. По мере развития этого контрапункта происходил не только переход от войны во Фландрии к войне в Бретани или от набега на Нормандию к битве за Гасконь. При этом еще и конфликт из-за наследства сменялся столкновением наций, феодальная война — монархической. За войной, где побеждали лучники, следовала война, где тон задавали пушкари. И тем не менее это был один и тот же конфликт, которому век, порой смешивая все карты, придавал новое обличье.
Контрапункт, взаимодействие, переплетение — настоящая сеть сложных соответствий. Политический кризис монархии Валуа, власть которой долгое время была не очень прочной и часто испытывала потрясения, непрестанно накладывался на внутренний кризис французского рыцарства — кризис как политической и экономической, так и военной неприспособленности. Глубинные причины перемен, такие как демографический спад и его влияние на сельскохозяйственную экономику и размер заработков, сочетались и комбинировались с поверхностными повреждениями системы, сетью трещин, быстро разбегавшимися в результате военных действий. Опять-таки в долгосрочной перспективе потери и разрушения, которые оставляет после себя война, — последствия менее важные, чем постепенный коренной переворот в структурах семьи, производства или финансов. А для современников эти последствия войны привносят оттенки в такой переворот или видоизменяют его, делают его ощутимым либо смягчают настолько, что он не ощущается. Совсем не факт, что резкий скачок зарплат после эпидемии Черной чумы оставил своих современников в убеждении, что они переживают век экономического застоя.
Точно так же в глубинах душ и в суматохе ассамблей драма религиозного сознания, порожденная расколом церкви в ходе Великой схизмы, перекликалась с драмой политического сознания, порожденной распадом Франции как вследствие соперничества принцев, так и вследствие поражения. В долгосрочной перспективе то и другое — не более чем краткие эпизоды в долгой истории зарождения и идентификации галликанства и соответственно истории столкновения прав Короны с правами королевской крови. Просто эти эпизоды пришлись на время жизни одного поколения.