Борис обнял ведомого:
— Красавец! Я всё видел. До конца боролся за машину. Всё правильно. Молодец! Был бы жив твой отец, он бы тобой гордился.
Не ожидавший такой встречи Алексей захлопал ресницами. Глаза его стали мокрыми от подступивших слёз. Товарищи бросились к парню, стали обнимать его. И тут Алексея словно прорвало. Сбиваясь, он стал рассказывать о том, что с ним произошло…
После этого происшествия у Нефёдова произошла первая стычка с особистом. Майор Бурда потребовал убрать младшего лейтенанта из группы.
— Из него лётчик, как из меня балерина, — заявил Борису низенький плюгавенький мужичок и матом обложил Сироткина. — Доктор тоже считает, что парня надо списывать.
Впервые увидев перед отлётом в Маньчжурию майора, Нефёдов даже не поверил, что это тот самый «волкодав», о котором ему говорил Василий. Не обладая ни представительной внешностью, ни зычным голосом, он делал карьеру с помощью одной безжалостной свирепости. В любой сложной ситуации этот мужичок с узкими мальчишескими плечами и впалой грудью использовал имя Василия Сталина точно так же, как разбойник с большой дороги нагоняет страх на путников, размахивая кистенём. Когда ему требовалось во что бы то ни стало выполнить приказ руководства, Игнат Петрович забывал нормальный язык, переходя на пороховую смесь отборных матерных выражений и угроз. Ему ничего не стоило, впившись в человека ненавидящим взглядом, прошипеть: «Да ты, сука, б… такая, враг народа!» Борис быстро понял, что Бурда заслан в его группу толкачом. С первого дня особист начал угрожать лётчикам, что если они быстро не сумеют выполнить приказ Василия Сталина, то в лучшем случае сгниют в колымском лагере.
Борис хорошо знал ещё по штрафной эскадрилье, что если сразу не показать особисту характер, он будет вмешиваться во всё.
— Занимайтесь своим делом и не лезьте в чужую епархию! — нарочно позлее рыкнул Нефёдов. — Или я сообщу командующему, что вы мешаете мне выполнять его поручение. Не знаю, что вам сказал доктор Павловский, но в санчасти авиакорпуса у Сироткина не нашли никаких проблем со здоровьем после катапультирования.
На худых скулах особиста заиграли желваки, линия тонкого рта стала ещё жёстче. Но Борис спокойно смотрел в побелевшие от ярости глаза. Майор улыбался неприятно, словно из бронированной щели дота.
— Но кто-то же должен ответить за потерю самолёта? — идя на попятную, уже более миролюбиво поинтересовался особист. — Я ведь для вас стараюсь. Вы командир, с вас за всё спросят. Зачем нам неприятности в самом начале работы? В следующий раз ведь могут самолёты и не дать.