Мэри широко раскрыла глаза.
— По-твоему, мы все заболеем?
— Да, — сказал Питер. — Мы все заболеем этой болезнью. И все от нее умрем. Поэтому я и хочу тебе кое-что объяснить.
— А разве нельзя объяснить попозже? Когда уж мы будем знать, что это и правда нас не минует?
Питер покачал головой.
— Лучше я скажу теперь. Понимаешь, вдруг меня в это время здесь не будет. Вдруг все пойдет быстрей, чем мы думаем, и я не успею вернуться из рейса. Или со мной что-нибудь случится — попаду под автобус, мало ли.
— Никаких автобусов больше нет, — негромко поправила Мэри. — Это ты про свою подводную лодку.
— Пусть так. Мне куда спокойней будет в походе, если я буду знать, что ты во всем разбираешься лучше, чем сейчас.
— Ну ладно, рассказывай, — нехотя уступила Мэри.
Питер задумался. Заговорил не сразу:
— Рано или поздно все мы умрем. Не думаю, что такая смерть много хуже любой другой. Дело в самой болезни. Сперва мутит, а потом и впрямь начинает тошнить. И это не проходит, что ни съешь, тебя выворачивает наизнанку. В желудке ничего не удерживается. Понос. Становится хуже и хуже. Может немножко полегчать, а потом опять все сызнова. Под конец совсем ослабеешь… ну и умираешь.
Мэри выдохнула длинную струю дыма.
— И долго все это тянется?
— Я не спрашивал. Думаю, у всех по-разному. Дня два, три. А если на время поправишься, пожалуй что две-три недели.
Помолчали.
— Много пачкотни, — сказала наконец Мэри. — Наверно, если все захворают сразу, так и помочь некому? Ни докторов не будет, ни больниц?
— Думаю, так. Думаю, тут каждый воюет в одиночку.
— Но ты будешь здесь, Питер?
— Да, — успокоил он. — Я говорю просто на всякий случай, один на тысячу.
— Но если я окажусь одна, кто присмотрит за Дженнифер?
— Давай пока не говорить о Дженнифер. О ней после. — Питер наклонился к жене. — Вот что главное, родная. Выздороветь нельзя. Но незачем умирать в грязи. Когда все станет худо, можно умереть пристойно.
Он достал из кармана меньшую из двух красных коробочек.
Мэри впилась в нее взглядом. Прошептала:
— Что это?
Питер открыл коробочку, вынул пластиковый пузырек.
— Это бутафория, — сказал он. — Пилюльки не настоящие. Гоулди дал мне их, чтобы показать тебе, что надо делать. Берешь одну и запиваешь — чем угодно. Что тебе больше нравится. А потом ложишься — и конец.
— И умираешь? — Сигарета в пальцах Мэри погасла.
Питер кивнул.
— Когда станет совсем скверно, это выход.
— А вторая пилюля зачем? — шепотом спросила Мэри.
— Запасная. Наверно, ее дают на случай, если ты одну потеряешь или со страха выплюнешь.
Мэри молчала, не сводя глаз с красной коробочки.