— Не помешаю? — вежливо осведомился пришелец, поскольку оба прапорщика воззрились на него вопросительно.
Видимых причин отказывать не было, поэтому они безразлично отвернулись и продолжили было разговор о волнующих их предметах, но интеллигентный пьяница неожиданно решительно вмешался:
— А ну, ребята, кому вобл очки свежей? — он с видом фокусника вытащил из портфеля три аппетитных вяленых рыбешки, действительно очень свежих, на просвет полупрозрачных — только что с Каспия, стало быть.
Возникла неизбежная пауза, в ходе которой прапора подсознательно делали выбор: взять рыбу — значит, принять его в компанию, отказаться — значит, избавиться от третьего лишнего. Но угощение было слишком заманчивым. Пришлось — в качестве благодарности — вместо двух по сто пятьдесят взять три по сто. Потом взяли еще по пиву, и пришла очередь воблы. Деревянко ловко ободрал шкурку со своей рыбешки и замешкался, не желая класть очищенные кусочки на грязный стол.
— Айн момент! — заметив замешательство Владимира, их новый знакомый залез в свой портфель и вытащил несколько листков белой бумаги. Раздал по одному на каждого.
— Да одного хватит, — возразил экономный, как и положено прапорщику, Мутьяка. — Что зря-то переводить…
Но тот возразил:
— Я знаете, где работаю? В архиве! — интеллигентный пьяница мотнул головой через плечо. — Там у нас этого добра — как грязи… Если бы хоть по копейке за листок платили — самым богатым был…
Под влиянием спиртного Деревянко грустно подумал, что перед ним сидит товарищ по несчастью, которому тоже нечего украсть. Кому нужны дурацкие бумажки? И ему стало жаль пьяницу-интеллигента. Поэтому, когда в следующий раз пошел за водкой, взял и Мураду (так звали нового знакомого). Приняли, запили пивом. Разговор становился все более задушевным и доверительным, сидящие за столом чувствовали себя уже почти друзьями. Обсуждали, как трудно стало с деньгами — инфляция их съедает со страшной скоростью, что продукты дорожают еще быстрее, а по телевизору все врут, и вообще жизнь стала хуже… Вот, правда, друг Мутьяка что-то быстро раскис — видимо, принял на грудь еще во время обеда, в буфете у тети Маши, торгующей из-под полы водкой, — и уже плохо соображал, говорил невпопад. Но прапорщик Деревянко, сохранивший ясность ума, в какой-то момент вдруг вспомнил, с какой исторической загадкой столкнула его жизнь и что речь там шла как раз об архивах.
— Во! — обратился он к Мураду. — Ты же в архиве работаешь! Ар-рхивар-риус! — прапорщик со вкусом выговорил невесть откуда всплывшее в памяти слово.