— Все-таки я. Из миллиардов и миллиардов живущих и живших на Земле, каждый из которых, по вашим словам, для них равно доступен — только я, и сейчас. Почему?
Я решил, как говорят шахматисты, обострить партию. И таким путем определить, до каких пределов это у нее зашло.
Она вздохнула:
— Ну, давайте снова вернемся к аналогии с поездами. Кто-то на одном поезде понял, что столкновение неизбежно. Но тормозов на этом поезде нет. По условию задачи. Остается одно — передавать сообщение о грядущей катастрофе по радио, надеясь, что некто, имеющий приемник, услышит сигнал тревоги, поверит в него, поймет, что нужно делать, затормозит свой состав, найдет и переведет стрелку… Считайте, что приемник оказался у меня. Но все остальное мне не под силу. Известно, что это можете сделать вы, но как мне вас убедить? А больше никто сигнал не принял. У кого-то приемника вообще нет, другой вместо аварийной волны слушает концерт по заявкам, третий просто не понимает язык, на котором ведется передача…
Спорить было просто не о чем. Или принимать ее вводную целиком, или отвергать. Как говорится, третьего не дано. Отвергать я не собирался изначально, но продолжать… У меня уже просто не было сил. Состояние мое напоминало такое, что бывает, когда целый день ходишь по достаточно большому музею. Вялость, отупение, безразличие.
Конечно, проще и приятнее всего было бы перевести наше слишком уж сложное общение в совсем иную плоскость. С любой другой женщиной я бы и не стал колебаться, ведь тот факт, что она здесь, уже сам по себе подразумевает все остальное. Но с Ириной так не получалось. Как говорят режиссеры, я просто не видел ее сейчас в этой роли.
И я впрямую ей намекнул, что на сегодня с меня хватит. Вопросов масса, но я не чувствую в себе достаточной ясности мысли, чтобы хотя бы грамотно их сформулировать, а не то чтобы принимать исторические решения. Надо отдохнуть. Она может остаться ночевать здесь, нимало не опасаясь за свою честь, либо, если таковое предложение чем-нибудь неудобно, я почту долгом сопроводить ее в любую точку города или далее…
Мой пассаж произвел на нее благоприятное впечатление, она даже улыбнулась, оценив тем тонкость моего обхождения.
— Спасибо, но я действительно лучше пойду домой.
Мы шли по пустынным улицам, в тумане неизвестно для кого оранжево светились высокие фонари, изредка с гудением, словно сторожевики в ночном море, проносились последние троллейбусы. Мы шли и говорили так, как говорят недавно познакомившиеся и почувствовавшие взаимную симпатию люди — обо всем сразу, будто спеша сказать и услышать как можно больше, не зная, представится ли еще такая возможность.