Пауль охотнее всего вернулся бы вместе с нею, мирясь даже с неприятной необходимостью помогать несимпатичному пастору, но желание оказать услугу молодой женщине взяло верх, и он не мог не исполнить ее просьбу. Кроме того, разумеется, твердо решил возвратиться вместе с рабочими.
— Я сейчас же отправлюсь в лесничество, — сказал он. — Ты извинишь меня, Раймонд? До свиданья!
Он приподнял шляпу и поспешно удалился; через несколько минут высокие ели скрыли его от глаз оставшихся на поляне.
Верденфельс продолжал сидеть на лошади, а Анна все еще стояла на том самом месте, где Пауль оставил ее. Поклонившись так же холодно, как и при встрече, она повернулась, намереваясь уйти.
— Анна! — тихо позвал барон.
При едва долетевшем до нее звуке его голоса молодая женщина вздрогнула и остановилась, как вкопанная, но ее голос звучал совершенно спокойно, когда она отозвалась:
— Что угодно, господин Вендерфельс?
— Не вздумаешь ли ты еще величать меня бароном? — с горечью проговорил он. — Анна, ведь сейчас мы в первый раз свиделись после стольких лет, и я не думал, что ты так спокойно пройдешь мимо меня.
Анна продолжала стоять, полуотвернувшись от него и ответила, не поднимая глаз:
— Не лучше ли сократить это свидание? Оно одинаково мучительно для нас обоих. Прощайте, господин Верденфельс!
— Если ты действительно хочешь уйти, не сказав мне ни слова... я не смею удерживать вас, сударыня!
В этих словах слышался спокойный, но тягостный упрек. Молодая женщина ничего не ответила, но осталась. Соскочив с лошади, Раймонд подошел к Анне, однако его приближение, казалось, пробудило в ней всю прежнюю враждебность. Она выпрямилась, все ее существо дышало непоколебимым, холодным упорством.
— Я сегодня совершенно случайно очутилась в горах, — сказала она. — Наверху, в Маттенгофе, есть тяжелобольная. Прежде она была служанкой в Розенберге и захотела повидать меня. Поэтому я и решилась сопровождать Грегора, иначе...
— Твоя нога не ступила бы в окрестности Фельзенека, — докончил за нее Раймонд. — Я знаю, что мы оба не виноваты в этой встрече. Ты находишься в часовом расстоянии от замка, а я в первый раз после многих недель выехал из дома.
Анна подняла голову и в первый раз взглянула в лицо барону. Вероятно, оно показалось ей совершенно иным, чем сохранившееся в ее воспоминании.
— Ты был болен? — глухо спросила она.
— Нет! Ты хочешь сказать, что я очень изменился за последние шесть лет? Я плачу тебе той же монетой: передо мной тоже стоит уже не прежняя Анна Вильмут, цветущая юная девушка. Впрочем, ты все это время жила совсем иной жизнью, чем я, и я вполне понимаю тот успех, которым госпожа фон Гертенштейн пользовалась в столичных салонах.