«Человек есть мост между Живым и Неживым, — думал Максим. — Как встать на защиту моста?» Он с недоумением вспоминал, как раньше был все время обуреваем стремлением что-то выдумывать. Само по себе мышление для Максима всегда было своего рода навязчивостью, idée fixe. И он от нее сильно устал — вот почему он запил. Ему нужно было сбросить усталость, обретенную от собственной природы. Сейчас, в Сан-Франциско, он остыл, и способность думать возвращалась к нему.
Максим считал, что мир находится на пороге кардинального изменения научной парадигмы, в строение которой теперь будут включены структуры, обусловленные устройством человеческого мозга. Он знал, что мышление и Вселенная взаимосвязаны, так как разум находится в действительной зависимости от нее, будучи сотворен по образу и подобию. Следовательно, эволюция мышления тесно связана с эволюцией представления о мироустройстве. Доказанная теорема не является открытием, ибо формулируемое ею истинное утверждение существовало всегда. Следовательно, чтобы помыслить фундаментальное устройство Вселенной, следует приобрести знание о природе собственного мышления.
Максим пока только находился в состоянии удивления и предвосхищения нового, невиданного способа мыслить. Он регулярно снился Максиму в виде гористого ландшафта. Идеи — напряжения мыслительных полей — образовывали склоны, лощины, плато, лесистые участки, ущелья, — где-то далеко предвосхищались долина и море. Разные части этого ландшафта снились Максиму и раньше, но наступила однажды ночь, в которую они оказались сведены воедино. Во сне ему все не верилось, что ландшафт нереален, он все мучительно пытался вспомнить, где и когда бродил по разным его частям… — в Крыму или где-то на West Coast…
В одном из этих горних снов ему приснилось, что математика есть теология. Что математические объекты — не абстракции, не безвольные пустые объекты, симуляцией логических чувств обыгрывающие сознание, а самые что ни на есть живые сущности, служебные ангелы мышления. Ведь математическое мышление по природе своей устремлено к образу истины и тем самым утверждает величие человека, обладающего разумом: наводит мост к функции подобия сознания и универсума, Бога.
Максим думал: «Ведь математиком мог бы стать каждый. Все есть люди, все есть человеки. Внешне я ничем не отличаюсь от продавца в магазине. Или от таксиста. Не может быть, чтобы при такой внешней схожести имелась немыслимая пропасть между мной и простыми людьми — таксистом, продавцом, клерком. Что-то должно смыкаться внутри, должна существовать какая-то особая неочевидная связь между математиком и просто человеком, ибо если заглянуть внутрь нас, то различие между нами обнаружится более великим, чем различие между шимпанзе и homo sapiens.