Хотя все происходит в считаные секунды, успеваю заметить алмазные радужные блики, которые вышедшее не к месту солнышко высекает из стеклянных брызг раздробленного лобового стекла. Не успеваю испугаться того, что машина вылетит по прямой на нас, как ее бросает вбок, стекла еще продолжают сыпаться, а тачка уже ухает в канаву и встает почти вертикально на капот.
— Ильяс, Ильяс. Если кто выскочит на холм, сшибай!
Не вижу, но явно кто-то выскочил — бемкает «светка».
Это, получается, «хивус» подтянулся, коли у Ильяса сектор обстрела открылся…
Серега тоже дает пару очередей туда, в сторону холма. Одна пуля — трассер, видно, как, долетев до вершины, она дает красивый рикошет свечкой.
— Ильяс, кого видишь?
— Никого. Один лежит, второй ушкандыбал.
— Выдвигаемся!
— Прикрываю!
Из остановившегося УАЗа вываливается долговязая фигура — братец. Зачем-то прижимает к голове красный платок. Не было у него красных платков. Он вообще платков не носит, разве только туалетную бумагу рулоном, когда у него насморк… Что за бред в голову приходит, когда не хочется принять очевидное — братец ранен, а тряпка просто в крови. Будь это кто другой, сразу же дошло бы, а так сознание слабенькими лапками пытается загородиться от очевидного, но очень неприятного факта.
Прежде чем Николаич что-либо успевает сказать, уже галопирую в сторону УАЗа. Правда пригнувшись, в общем, грамотно.
Братец, у которого и в самом деле из-под какой-то тряпки сильно течет кровь, все-таки скалит зубы и говорит с удовольствием:
— Дароф! А где оркестр?
— Ну тя в зад с твоими шутками! Что с тобой?
— Когда через бревно на дороге перепрыгивали, башкой стойку поймал.
— Эй, вы, трупорезы, хорош трендеть! Миша ранен! — Мужик лет пятидесяти помогает выйти из машины парню в милицейской форме.
— Поссать, батя, поссать, — бормочет парень.
— У тебя перевязочные-то есть? — спрашивает братец.
— Есть, сейчас тебя забинтую, в четыре руки разберемся. Еще медсестра подоспеет. Что это у тебя за тряпка?
— Не знаю, в бардачке валялась.
Остается только вздохнуть… Братец…
Теперь тряпку эту дурацкую долой (странно, она действительно была когда-то красной). Кровища хлещет и впрямь серьезно, но это и при незначительных ранениях головы бывает. Есть древняя хирургическая поговорка про ранения в голову: «Хлещет как из барана, заживает как на собаке». Ну да, кровоснабжение-то мощнейшее, потому и льется обильно, и заживает быстро.
Прикладываю братцу тампон к ране — рассекло кожу сильно, но это нестрашно. Теперь он пальцами его сам прижал, а мне — растягивать косынку. Ну тут просто, не раз делал: прямой угол на затылке, а длинными концами — через лоб, на затылке их поверх прямоугольного конца перехлестнуть и обратно на лоб, где и завязываем покрепче. А теперь хватаем за прямоугольный конец и аккуратно тянем вниз, к спине. И тампон плотно прижимается косынкой к ране. Остается подтянутый угол, аккуратно заправить его за перекрещенные на затылке концы, и «вуаля» — первого раненого обработали.