— Ему двадцать четыре. Недавно исполнилось.
Она с сожалением вспомнила, что валялась в это время в больнице. Хорошо хоть подарок купила заранее — машину.
— Вот и я говорю: пацан. Пять лет — это минимум! Семь, десять. Сколько тогда было Симонову? И где он был?
— В тысяче километров отсюда, — задумчиво сказала она.
— То-то и оно. Информацию я соберу. Но боюсь, за последние несколько месяцев пистолет «ТТ» отечественной сборки не уходил.
— Так тебе и сказали! — Она невольно улыбнулась.
— Хотите верьте, хотите нет. — Давид пожал плечами. — Интуиция редко меня подводит.
Вечером, за ужином, Альберт Валерианович возмущенно воскликнул:
— Где моя любимая чашка?!
— Я ее разбила, — сказала она, переглянувшись с Давидом.
— Все у тебя из рук валится, — буркнул Дере.
— Похоже, сегодня утром немало посуды побилось, — криво улыбнулся Сеси. — Вы с ментами чашками друг в друга кидались?
— Это я виноват, — вмешался Давид. — Разбил. В отличие от тебя, мыть посуду я не умею. Не мое призвание.
Сеси надулся, но промолчал. Альберт Валерианович откровенно обрадовался: впервые Давид позволил себе прямой выпад в сторону Сеси. Дере понял, что у него появился союзник. «Дни щенка в этом доме сочтены», — прочитала во взгляде мужа, которого знала, как свои пять пальцев, Маргарита. Вопрос о чашках был закрыт. Остаток вечера прошел более или менее спокойно.
А в среду они поехали на похороны Клары. Сеси остался дома, сославшись на то, что недостаточно хорошо знал покойную. А раз там будут только свои…
— Понятно, — хмыкнул Дере. — А говорят, убийцу тянет на место преступления!
Сеси бросил на него злой взгляд. И все-таки остался дома. Давид, разумеется, поехал с ними. Альберт Валерианович вел машину, Маргарита расположилась на заднем сиденье, Давид по левую руку от нее. Ехали молча. Жара наконец спала, накрапывал дождь.
На кладбище ей стало плохо. Заныло плечо, навалилась тоска. Поддерживаемая с одной стороны мужем, с другой Давидом, она с трудом дошла до машины.
— Не надо было ехать, — зудел Дере. — Я говорил. Ты еще слаба. Я бы и один справился.
Но она не могла не повидать Платона и Алю, не сказать им слов соболезнования. Им и родителям Клары. Ее отец бросал на зятя недобрые взгляды, мать тихо плакала. Она хорошо знала обоих: интеллигентные люди пенсионного возраста. Она сидит дома, он вроде бы работает. Однако где? Клара о родителях не рассказывала. Отмахивалась: все в порядке. Болеют, а кто в их возрасте не болеет? Маргарита отметила, что Клара была похожа на мать. Те же огромные карие глаза, сухощавое телосложение, узкие ступни.