— Ручка? Хм… Перо, надо думать… Анна Федоровна, вы же в своей комнате. В вашем бюро и бумага и перо найдутся, полагаю…
Знать бы, где это самое бюро… Это знал адвокат. Он подошел к предмету, который при первом знакомстве с комнатой я приняла за комод. Были убраны подсвечник, яблоко, веер и прочая дребедень, крышку подняли, под ней обнаружился миниатюрный письменный стол с чернильным прибором, массивным пресс-папье и стопкой бумаги. Так, шариковых ручек у них тоже нет… Я потребовала карандаш, так как при беглом осмотре стола, карандашей не нашлось. Где у Анны карандаши, снова знал адвокат. Что-то много он обо мне, то есть об Анне, знает… Антон отодвинул секцию ширмы, и я увидела мольберт со стоящим на нем этюдом — какой-то слащавый пейзажик. Шкафчик за мольбертом был битком набит рисовальными принадлежностями. Я выбрала хорошо отточенный карандаш, а заодно прихватила небольшой, с твердой обложкой, альбомчик для эскизов — подкладывать под бумагу.
Труп они уже куда-то дели.
— Куда вы его? — я махнула карандашом в сторону кровати.
Адвокат со следователем снова переглянулись. Антон отошел к одному из окон, а доктор занял позицию в кресле и начал со значением покашливать. В руках седобородого доктора я заметила малюсенький блокнотик и миниатюрный карандашик: правильно, как же еще фиксировать речи сумасшедшего пациента (я же интереснейший случай!) — диктофонов-то у них тоже нет! Я повертела в руках карандаш, сообразив, что моя писанина вызовет у них очередную волну недоумения, и решила ничего не записывать, чтобы не усугублять впечатления о себе — читать с их ятями и ерами легко, а вот писать… Только в крайнем случае!
— В покойницкую, куда же еще, — следователь не пытался скрыть нетерпения. Ну и наплевать мне на его заботы — у меня своих по горло.
— Покойницкая… Морг что ли? Вскрытие там делают? Заключение бы почитать… Может, его сначала напоили, а потом укокошили…
Я не стала дожидаться, когда Сурмин придумает, что ответить, и поднялась по ступенькам к кровати. Когда я с этих ступенек летела, мне казалось, что лестница начиналась где-то под потолком, а всего-то три ступени! Да еще и ковром крытые — идешь по ним совершенно бесшумно. Постель не убирали, и бурые пятна на простыне обозначили место, где умер мой, то есть Анькин, жених.
— Господин Сурмин, взгляните, пожалуйста, — я подождала, пока следователь поднимется к кровати. — Видите, сколько крови? Такое здоровенное пятно!
Я вспомнила сведения из старого учебника по судебной медицине: если заткнуть рану обычным вафельным полотенцем, оно может впитать четыре стакана крови, а лужа крови такого объема должна быть диаметром примерно сорок сантиметров — если кровотечение не останавливать. Кровавое пятно на кровати было уж точно не меньше. Все это я изложила Сурмину, спросив: