— Бедная, — сказала Лайя вполголоса. Трое впереди увидели, что Лайя и Трепло нагоняют, и неспешно пошли дальше.
— Надо было, чтоб она со всеми драться училась, — сказал Трепло, поправляя альдзел у бедра.
— Что ж учиться, если у неё не получается? — возразила Лайя. Мост последний раз гулко стукнул под ногой и кончился.
— А то! — упорствовал Трепло. — Ты себе можешь представить, чтобы так Кошку коричневые арестовали и драли потом в казарме полночи?
Лайя передёрнула плечами и сердито ткнула его в бок локтем.
— Кошку! Ты б ещё "Кхад" сказал! Тиссе сколько ни учись, никогда так не выучиться! Вон, Кошка как Чарека, безухого, в тот раз всухую сделала!
Трепло пропустил большие пальцы под пояс, подбивая ногой обломок корзины на мостовой.
— Первей всего, Кошку бы коричневые не заметили. И меня или тебя бы не заметили. И драться бы ей не пришлось, если б эта белобрысая хоть что-то умела, кроме как лечить.
— Ну, где вы там застряли? — обернулся к ним Синий и заорал дальше: — В носу свербит уже от этого весеннего смердёжа, тут бы скорей из города выйти, а вы еле ползёте!
Закончил он уже с нормальной громкостью, потому что двое прибавили шагу и догнали остальных. "Смердёж" действительно стоял могучий и многогранный: от всего, что зиму хранилось, а теперь оттаяло под первым весенним солнцем. Так что желание Синего удивления не вызвало.
Дальше они молча шли по кирпичным мостовым Глинянки. Умник снял куртку и повязал её на пояс. Ещё не было жарко, скорей, наоборот, но пока только светало, и в этой прохладе чувствовалось будущее тепло. Небо протянулось безоблачное и чистое, умытое вчерашним дождём, и в воздухе, наконец, пахло весной. Не той весной, что свербила в носу у Синего оттаявшей гнилью и дрянью. И не той весной, которая цветёт и гудит насекомыми. Поверх городской вони, делая её неважной, мерцало и таяло что-то безошибочно весеннее, хоть и не смог бы никто из кхади определить, что это и из чего состоит. Но как-то притихли все. Даже Трепло замолчал, поглаживая пальцами лаковый бок альдзела. Лайя глубоко вдохнула и тряхнула волосами — хорошо! Розовое небо набухло зарёй, и по черепице крыш слева потекло утреннее золото, сверху вниз, медленно крася рыжим мох на черепице и пятнами капая вниз, на стены и под ноги.
Синий принялся насвистывать что-то бестолковое, Умник вынул из чехла альдзел и на ходу трогал струны, увлечённо рассказывая что-то Тиссе.
Улица закончилась, и кхади взяли правей, через проулок на Ржавую улицу, к Кирпичному мосту и воротам из города. Нищий на углу оживился при виде прохожих, выставил босые грязные ноги с язвами и загундосил: