Стрейндж шагал мимо витрин дамских магазинов и думал о том, что все четыре ночи он провел с женщинами. Каждую ночь с ним была хоть одна из их гостиничной шараги. Ничто не помогало. Он был вроде на высоте, но это не приносило ему удовольствия: не было настроения. Как назло, сейчас у него есть настроение, но никого под рукой. Стрейндж даже собрался было поухаживать за Энни Уотерфилд, но она прилепилась на неопределенный срок к какому-то новому офицеру, который стал бывать у летчиков внизу. На время — на неделю или чуть больше — сделалась чьей-то девушкой.
Так вот и вышло, что он теперь и без Фрэнсис, и без Энни, невесело заключил про себя Стрейндж и в этот же момент увидел, как, отделившись от вереницы прохожих на противоположном тротуаре, пересекает улицу какая-то женская фигура. Глаза разглядели Фрэнсис, и он закричал что есть мочи: «Эй, Фрэнсис!»
Стрейнджа охватило возбуждение. Он не мог поверить в свою удачу. Внутри у него что-то перевернулось, что-то скользкое и масляное. В горле запершило, голос сделался чужим.
Женщина остановилась и смотрела на него. Да, это была Фрэнсис. Непонятно, как он узнал ее. Одета она была очень даже прилично: легкое платье, модное осеннее пальто. Но в ее облике и движениях появилось что-то пугливое, настороженное. Куда подевались свободная походка, покачивающиеся бедра, прямая спина, выставленная вперед грудь. Она вся скособочилась, сгорбилась, как будто хотела спрятаться, уйти в себя, как улитка.
Стрейнджа как по сердцу резануло. Отчего такая перемена, неужели что-нибудь с лицом? Бог ты мой, вот уж ни к чему. Он глотнул воздуха. Краем глаза он углядел какую-то третьеразрядную забегаловку, откуда она, очевидно, только что вышла.
— А, это ты, — произнесла Фрэнсис тихо, когда он подошел к ней. Потом, выпрямившись, спросила: — Ну, как ты?
Стрейндж облегченно перевел дух. Лицо у нее было в полном порядке. Нос прекрасно зажил, ни шишки, ни перебитой переносицы, ничего. И только в самой — самой глубине глаз затаилось какое-то новое, незнакомое выражение. Что-то скользкое, переменчивое бегало и не подпускало к себе.
— Важнее — как ты? — спросил Стрейндж, силясь изобразить улыбку.
— Нормально, — ответила Фрэнсис, но в тоне ее была та же непроницаемость и неуступчивость.
— Знаешь, как я волновался за тебя, — произнес он сдавленным голосом.
— Правда? — Рот у Фрэнсис растянулся в непонятной усмешке, печальной и плотоядной. — Со мной все нормально. Живу прекрасно, лучше некуда.
— А я искал тебя. — Он подумал, что она не знает, зачем он это делал, и ему снова сдавило горло. Голос выдавал его. Алчно улыбаясь, она смотрела ему прямо в лицо, и в глазах у нее ходило то самое, скользкое, неуловимое. Она молчала. — Почему не заглядываешь в гостиницу? К нам?