Однообразным, неразличимым на календаре потоком тянулось и спешило время, размечаемое лишь почти ежедневными беседами с психиатрами, которые выспрашивали, не испытывает ли он наклонности к феллацио или непреодолимой ненависти к отцу. Слава богу, хоть в субботу и воскресенье не вели беседы — уезжали в город.
В общем и целом жизнь шла не намного хуже, чем в больничной палате. Тюремное отделение было одним из четырех изоляторов в гарнизонном госпитале, и все они располагались в одном крыле: два на первом этаже, два на втором. Три остальных назывались невропатологическими отделениями, то есть, попросту говоря, «психушками», они предназначались для пациентов с психическими расстройствами, формально не считавшихся заключенными.
В первые дни по ночам Лэндерс слышал, как откуда-то снизу то и дело доносился шум. Кто-то кричал, и все время одно и тоже: «Выводи людей отсюда, черт побери, выводи!» Потом крики прекратились, и прошел слух, что это был какой-то первый сержант из кадровых, сейчас его демобилизовали и сунули в какой-то дом ветеранов. Говорили, что он воевал на Гуадалканале, в той же дивизии, что и Лэндерс.
Такие вещи более или менее разнообразили жизнь.
В тюремном отделении тоже содержались душевнобольные, среди них и числился Лэндерс. Кроме того, сюда попадали с общими заболеваниями и тяжелыми травмами — эти проходили, по крайней мере по бумагам, как нормальные. Они тоже оживляли обстановку. Чаще всего это были жертвы поножовщины в городке или драк с серьезным кровопролитием, и их подлечивали, прежде чем отдать под трибунал. Сплошь и рядом таких было трудно отличить от помешанных. Раза два привезли обработанных до бесчувствия из самой тюрьмы — согласно официальной версии, они попадали с едущего грузовика. Малость очухавшись, они принялись громко жаловаться, что подверглись жестоким побоям. Их мало кто слушал. Глядя на их пакостные рожи с бегающими глазками, Лэндерс вынужден был признать, что такие соврут — недорого возьмут. Однако самым любопытным экземпляром был пленный немец-нацист, который в знак протеста объявил голодовку и выпивал только литр молока в сутки для поддержания угасающих сил.
Немец работал на одной из близлежащих ферм вместе с другими военнопленными, но потом стал настаивать на репатриации. Заявил, что желает снова сражаться за фюрера и фатерланд. Грузный флегматик, с невероятным самомнением, он больше всего напоминал Лэндерсу капитана Мейхью. Все самое отвратительное в человеческой породе, что камнем давило на него с того памятного дня на Нью-Джорджии, когда он сидел на вершине холма, воплотилось в этом немце. Лэндерс с самого начала возненавидел нациста лютой ненавистью. Он бы давно прикончил этого типа, будь его воля и возможность.