Под рекреацию приспособили гимнастический зал с баскетбольной площадкой и сценой. Когда игр не было, скамьи для зрителей убирались, и вместо них каждый вечер приносили складные стулья для желающих посмотреть кино. Лэндерс решил поболтать с хорошенькой девицей из Красного Креста, которая сидела в своей клетушке посреди ракеток для настольного тенниса и другого спортинвентаря. Не исключено, что как раз в этот момент он и влюбился в нее по уши — или чуть поменьше.
Звали ее Кэрол Энн Файербоу. Она была здешняя, люксорская, и училась на Западной территории под Кливлендом, где проходила курс актерского мастерства. Летом, во время каникул, она добровольно становилась «леди в сером» — работала в Красном Кресте. Правый глаз у нее временами немного косил, и в сочетании с длинными точеными ножками это придавало ей неотразимую привлекательность. Кэрол нравилась многим, однако сама она благоволила к Лэндерсу, потому что он три с половиной года проучился в Индианском университете.
Лэндерс заговорил с ней в первый же день, как ему разрешили прогулки. Две недели он настойчиво и упрямо ухаживал за ней, пока, наконец, она не согласилась встретиться с ним в городе. Это произошло в тот день, когда он наткнулся на Стрейнджа, вернувшегося из отпуска.
Стрейндж шел навестить Прелла.
Первые четыре дня после прибытия в госпиталь Прелл отсыпался. Ничего другого ему не оставалось: он лежал пластом, весь перевязанный и загипсованный. Вдобавок он был совершенно измотан физически и морально. Прелл смотрел в бритвенное зеркальце — глаза с большими синеватыми мешками запали еще глубже. Время от времени он просыпался и пил воду или бульон. Благо в Килрейни круглосуточное дежурство было хорошо налажено. И санитар ему попался внимательный и добросовестный. Кроме того, еще до приезда Прелла или сразу же после него в госпитале стало известно, что он представлен к Почетной медали конгресса, и потому персонал отделения, включая старшую сестру, проявлял к нему особое внимание.
А вот с хирургом Преллу не повезло. Его определили не к Каррену, которого все любили, а к другому главному хирургу, подполковнику Бейкеру. С него-то и начались неприятности и беды. Причем начались сразу же. Он понял это, как только немного пришел в себя и начал присматриваться к тому, что происходит вокруг. По отделению ползли какие-то шепотки, явно касающиеся его, но он никак не мог уловить, в чем же дело. Едва он поворачивал голову, чтобы прислушаться, как шепоток прекращался здесь и начинался в другом месте, за его спиной.