Начиная с 30-х годов нашего столетия персоналистские темы вновь зазвучали в контексте определенной исторической ситуации и стали актуальными в духовной борьбе. Мы не хотели бы связывать персонализм с теми частными исследованиями, которые не могут претендовать ни на исчерпывающий характер, ни на окончательное решение проблемы. Но они по крайней мере являются показательными и дают ясное представление о самом движении, не лишенном, впрочем, внутреннего единства. Проследим же за ним.
Европейский нигилизм. Это направление мысли родилось в ходе кризиса 1929 года, похоронным звоном известившего о конце европейского благополучия и привлекшего внимание к происходящим революциям. Тревогам и бедам, которые тогда начались, одни давали чисто техническое объяснение, другие — чисто моральное. Некоторые молодые люди полагали, со своей стороны, что зло носит одновременно экономический и моральный характер, что оно коренится и во внешних структурах, и в сердцах людей; следовательно, средства, используемые в борьбе с ним, не должны ограничиваться только экономической революцией или революцией духовной. А поскольку человек всегда остается человеком, необходимо было найти прочные узы, связывающие одно с другим. Надо было начать с анализа этих кризисных явлений, чтобы расчистить и тот и другой путь.
Духовный кризис является кризисом типично европейского человека, родившегося вместе с буржуазным обществом. Последнее полагало, что создало разумное существо, в котором животное начало окончательно подчинено победоносному разуму, а страсти нейтрализованы стремлением к благополучию. За истекшие сто лет эта уверенная в своей непоколебимости цивилизация получила три грозных предостережения: Маркс за согласованностью экономических интересов открыл лежащую в ее основе беспощадную борьбу социальных сил; Фрейд за психологической стабильностью обнаружил кипящий котел инстинктов; наконец, Ницше возвестил о рождении европейского нигилизма, чтобы потом передать слово Достоевскому. Последовавшие затем две мировые войны, которые привели к образованию милитаризованных государств и концентрационных лагерей, стали мощной оркестровкой этих тем. Сегодня европейский нигилизм распространился и набирает силу вслед за отступлением великих идей, вдохновлявших наших отцов: христианской веры, веры в науку, разум, долг. У этого потерявшего надежду мира есть свои философы, говорящие об абсурде и отчаянии, свои писатели, осыпающие насмешками все вокруг. У него есть и свои, хотя менее яростные, массы. «Крайняя безнадежность в том, — говорил Кьеркегор, — что остается надежда». Господство самодовольной посредственности, несомненно, и есть современная форма небытия, а возможно, как считал Бернанос, и современная форма демонического.