Мы уже не знаем, что есть человек, а поскольку сегодня на наших глазах он переживает удивительные метаморфозы, считается, что и человеческой природы больше не существует. Для одних это означает: человеку все по силам, и они вновь обретают надежду; для других — человеку все дозволено, и они устремляются вперед сломя голову; для третьих, наконец, — все дозволено делать с человеком, и вот уже Бухенвальд. Все, что могло бы помочь нам преодолеть этот разброд, уже исчерпано или близко к исчерпанию. Игра идей достигла своего предела в системе Гегеля; она действительно возвестила конец философии, той философии, которая явилась лишь замысловатым сооружением, скрывающим за собой наши тревоги. Религиозное отчуждение завершилось признанием бога философов и банкиров, и перед лицом этого идола нам ничего не остается, как провозгласить смерть Бога. И если в ближайшее время новые войны не остановят развитие техники, мы, пресытившись комфортом, возможно, вскоре провозгласим и смерть благополучия. На наших глазах иссякают источники, некогда питавшие XIV век, и приближается время, когда надо будет заново «возрождать» Возрождение[235].
Кризис структур переплетается с духовным кризисом. В условиях, когда экономика вышла из-под контроля, наука продолжает бесстрастно идти своим путем, перераспределяя богатства и изменяя соотношение сил в обществе. Общество расслаивается, а господствующие классы, утрачивая компетентность, теряют и свою решимость. В этой сумятице государство стремится сохранить свои позиции. Наконец, война или подспудная подготовка к ней, как следствие всех этих конфликтов, вот уже в течение тридцати лет препятствуют улучшению условий существования людей и совершенствованию общественных отношений.
Отказ от нигилизма. Перед лицом этого всеобщего кризиса обозначились три позиции.
Одни охвачены страхом и предаются сопровождающему его консервативному настроению, питаемому устоявшимися идеалами и поддерживаемому сложившимися структурами. Коварство консервативного духа состоит в том, что он некритически оценивает прошлое и, апеллируя к ложно понятой традиции, осуждает всякое движение вперед от имени этой абстракции. Таким образом он пытается заработать авторитет, хотя в действительности он, отрываясь от жизни, компрометирует те ценности, за спасение которых ратует. В нем ищут социальную стабильность, в то время как он несет в себе безумие и разрушение.
Другие культивируют дух катастрофы. Они объявляют себя глашатаями Апокалипсиса, отвергая всякое прогрессивное усилие под тем предлогом, что эсхатология единственно достойна их великой души: они вопиют о бесчинствах времени, особенно когда задеваются их устоявшиеся мнения. Все это типичный невроз, характерный для времен, изобилующих мистификациями.