— Господа, — сказал Красовский тихо. — А не перебраться ли нам во-он туда, в аллею? Оттуда наблюдать будет, ей-же-ей, сподручнее… И нас там никто из дома не углядит.
— Пожалуй, — сказал Пушкин, разглядывая помянутую аллею, порядком запущенную, заросшую диким кустарником. — Нет, подождите…
— Что такое?
— Сдается мне, что кто-то уже пришел к этой мысли раньше нас. Присмотритесь к тому вон дереву, напротив которого вырыта яма…
— Тьфу ты, и правда… — сказал Красовский. — Ишь, притаился…
За деревом прятался человек, судя по его дислокации и позе, терпеливо и пристально наблюдавший за тем самым домом, куда юркнул немец.
— Интересная конкуренция, — сказал Красовский. — Других что-то не видно, он там один… Что будем делать?
— А что прикажете делать с человеком, который пока что никаких противозаконных действии не допускает? — усмехнулся Пушкин. — Вполне возможно, он из воровской шайки, но где к тому доказательства? Не спускайте с него глаз на всякий случай, вот и все…
— Александр Сергеич, немчура! — воскликнул Тимоша.
Действительно, из калитки — которую кто-то невидимый снаружи тщательно за ним затворил — показался немец. Он не сказал ни слова на прощанье, сразу же повернулся к домику спиной и решительно зашагал прочь, в том направлении, откуда явился. На сей раз его шаги были гораздо быстрее, словно он испытывал нешуточное облегчение — такое впечатление сложилось у наблюдавших.
Времени, чтобы принять какое-то решение, оставалось всего ничего, и Красовский забеспокоился первым:
— Что делать будем?
Пушкин не колебался. Решение пришло внезапно, но не выглядело неосмотрительным…
— Что будем делать… — повторил он. — А сцапаем-ка голубчика за шиворот и расспросим о странностях, в кои замешан. Самое время, когда застигнут ин флагранти…
— Дело, — сказал Красовский. — Благо и время, и место подходящие. Орать может сколько ему угодно, подумают, дело житейское, грабят болезного…
— Орать он не должен.
— Понято, Александр Сергеич…
Они, осторожненько переступая, укрылись за углом недостроенного дома, мимо которого немец, если решил возвращаться той же дорогой, никак не мог не пройти. Так оно и оказалось: совсем рядом с ними, надежно укрывшимися в тени, выдвинулась из-за угла длинная тень быстрыми шагами спешившего человека…
Они бросились. Красовский, сорвав с себя картуз, надежно зажал им немцу рот, и вдвоем с Пушкиным они поволокли пленника в проем будущей двери. Тимоша суетился возле, делая вид, что принимает самое деятельное участие. Поскольку толку от него было мало, Пушкин распорядился:
— Побудь на карауле снаружи. Поглядывай…