— Господа! Господа! Какие параграфы? В уложениях Российской империи ни строчки…
— Глуп — слов нет… — пренебрежительно, в полный голос сказал Крестовский Пушкину так, словно немца тут не существовало вовсе. — Кто ж такие вещи выносит в официальное уложение? Параграфы о злоумышлении на императорскую особу по секретной части проходят, чтоб карбонарии вроде тебя вернее попадались… В Российской империи обитаешь аль где? Порядков не знаешь? Ты в своем министерстве и слышать не мог о секретных параграфах, охраняющих императорскую фамилию… — Он махнул рукой и продолжал с нескрываемой скукой: — Что с ним лясы точить, господин полковник? Дозвольте, вызову свистком карету — и повезем голубчика в Петропавловку. Не торчать же с ним ночью черт-те где…
— Подождите, — сказал Пушкин, моментально уловивший смысл игры. — Чует мое сердце, что это на заговорщик, а переносчик бумаг, курьер… Может ведь и так оказаться?
— Именно! — горячо воскликнул немец. — Ваше высокоблагородие… Моя роль тут десятая, я и подозревать не мог…
Придвинувшись к нему вплотную, Пушкин сказал ледяным тоном:
— Прикажете верить вашим словам без всяких доказательств? Любезный, мы тут не два года по третьему… Люди в годах и умудрены служебным опытом. Либо вы нам выложите все как на духу и тем избежите помещения на казенные харчи до скончания вашей бессмысленной жизни, либо участи вашей сибирские каторжники позавидуют… Выбор за вами, не смею принуждать.
— И за откровенность последует прощение?
— Слово дворянина, — сказал Пушкин.
— Бога ради, я готов… — И тут же немец словно бы осекся, убитым тоном протянул: — Но, господа, вы все равно не поверите, хотя я готов поклясться всем святым, что именно так и происходило…
Пушкин навострил уши при этих словах. И сказал обнадеживающе:
— Ваше дело — рассказать всю правду, а уж мы сумеем ее отличить от лжи, ручаюсь… Ну?
— Вы не поверите… — сказал Штауэр безнадежно. — Я бы на вашем месте тоже не поверил… Это не человек, а черт, не в переносном, а в самом что ни на есть прямом смысле, руку даю на отсечение…
— Тот, кто потребовал у вас раздобыть бумаги? — наугад спросил Пушкин.
— Он самый…
— Я выразился достаточно ясно, — сказал Пушкин. — Ваше дело — выложить всю правду, а уж мое — оценить сказанное… Не затягивайте, а то этот господин и в самом деле свистнет кучеру, и ничего уже нельзя будет исправить. Дверь перед вами, и вы в нее можете выйти свободным…
— А можно и в Петропавловку, — любезно, как сговорчивый извозчик, предложил Крестовский, зажав трубочку в кулаке чубуком наружу, так что в полумраке вполне могла сойти и за свисток. — Не тяните кота за хвост, сударь, терпение наше на исходе…