— Конечно, — сказал Пушкин искренне. — Примите мои поздравления, профессор. Это великолепная система, в самом деле всеохватывающая. Полагаю, научный мир ее оценил должным образом…
Лицо профессора мгновенно переменилось, словно он хватил добрую чарку уксусной кислоты.
— Все обстоит как раз наоборот, — сказал он с горечью. — Эти приземленные обскурантисты проявили себя во всей красе своих ослиных мозгов и лошадиного упрямства. Заявили, что смешно вообще поднимать вопрос о какой бы то ни было классификации, поскольку речь идет, изволите ли видеть, о предметах мистических и сверхъестественных, которые всерьез рассматривались в Средневековье из-за невежества и религиозного фанатизма, но в наш материалистический, просвещенный век достойны внимания лишь узкого круга историков… — Он передернулся. — Материализм! Просвещение! Они там все поголовно жуткие материалисты, взять хотя бы дискуссию между мной и этим надутым ослом, профессором Винце…
Стоявший за его спиной граф делал отчаянные гримасы, из которых быстро стало ясно, что затрагивать этого вопроса не следовало. Барон, пока Пушкин подыскивал подходящие слова, отреагировал первым. Он браво вскричал:
— Да плюньте вы на них, герр профессор, на ваших обси… обсу… всех этих курантов, короче. В подметки вам не годятся, ослы! Что с них взять, я сам читал, как эти самые обсукуранты отравили великого Галилея, когда он открыл, что земля круглая…
— Ну, предположим, с Галилеем обстояло несколько иначе, молодой человек, — сказал профессор. — Но мысль верная. Эти ослы носятся со своим дурацким материализмом, как дурень с писаной торбой, а я, к превеликому сожалению, напрочь лишен возможности разить их наповал убедительными примерами и недвусмысленными доказательствами, поскольку все они проходят по ведомству «серого кабинета», о котором и заикаться нельзя… Черт побери, я в положении собаки, которая понимает все, но сказать не может ни словечка… — Он разразился зловещим смехом. — Но я им еще докажу… Я им всем докажу, не нарушая взятых на себя обязательств и не раскрывая доверенных мне тайн! Они у меня узнают…
— Не сомневаюсь, — мягко сказал Пушкин. — Господин профессор, право же, с вашим умом и талантом вряд ли стоит обращать внимание на тявканье невежд. Как выражаются у нас в России, собаке вольно и на владыку лаять… Вы, кажется, заговорили о составленном нами каталоге?
— Что? Ах, да… В самом деле, ваш каталог, проиллюстрированный схемой расположения книг на полках, крайне любопытен. Первое, что приходит в голову человеку, который сам каждодневно имеет дело с книжным собранием, — на нижних полках расставлены книги, которые должны быть под рукой, поскольку используются часто, зато на верхних, под самым потолком, отстаиваются те, к которым владелец обращается значительно реже… Это логично?