Филипп с трудом собирал мысли по порядку, расставлял их по своим местам, как и положено в хорошо заведённом хозяйстве.
— Бесчестье не в казни, а в грехе. — Он говорил, словно разбирал спутанную пряжу. — А честь — не в каре за грех, а в милости по-божьи.
Иоанн мучительно всматривался в Филиппа, пытаясь понять его.
— Ты кому служить хочешь, отче? — спросил Иоанн. — Господу или государю?
И теперь Филипп не понял Иоанна.
Да, он увидел ломаных на пытке. Да, много крови в державе. Но темнело в глазах и от размаха предательства.
В безвинной крови нет смысла. Что она может породить? Не страх, а только бунт. Нужен ли бунт государю? Не нужен.
Зачем столько крови? Филипп знал Ваню и не верил, что Ваня переродился в царя-изувера. Значит, крови есть оправдание делами державы, только Филипп не знает его, потому что он — не царь. А несогласие — просто от жалости. Страдающего всегда жалко.
Другое дело, что надо больше прощать. Господь прощал — и государь, помазанник его, тоже должен. Надо государя с господом воссоединять — вот задача митрополита. Союзом государя и господа он, иерей, будет служить правде — единому началу.
— Всё едино, государь, — сказал Филипп. — Твоя воля — его воля.
Тихо ликуя, Иоанн возложил обе руки на плечи Филиппу и посмотрел ему в глаза. Филипп не отводил взгляда.
— Наконец-то слышу, чего жду! — провозгласил Иоанн. — Обещай и впредь царю только правду говорить!
— Обещаю, — растерянно ответил Филипп.
Иоанн властно указал пальцем себе на щеку.
— Целуй! — приказал он.
Филипп тихонько наклонился и поцеловал Иоанна.
Иоанн пылко обнял Филиппа, а потом отстранился, словно засмущался своих чувств, повернул Филиппа за плечи и подтолкнул к лесенке.
— Лукьяныч, помилуй! — торжественно объявил Иоанн Малюте.
Малюта кивнул.
Он стоял почти в темноте. Догорающие на полу лучинки освещали его только до колен, а связанных пленников — по пояс. Малюта достал нож и начал пилить верёвку противовеса.
— Помни своё слово, князь Митрий, — негромко и по-деловому сказал Малюта Курбатову. — Ты не куму клятву дал, а государю.
Филипп с лесенки оглянулся на глухой удар упавших брёвен.
В последнем свете лучинок ему показалось, что стоявшие на коленях пленники поднимаются на ноги.
Филипп отвернулся и пошёл по лесенке дальше.
А ноги пятерых пленников, мёртвых и живых, оторвались от земляного пола застенка и взмыли наверх, в темноту.