— Не было заговора, государь. Помилуй невиновных!
Все гульбища и переходы Опричного дворца, укрытые тенью, были усеяны опричниками в монашеских рясах и клобуках. Сам Иоанн сидел в кресле на крыльце.
— А может, был заговор, а, Филипушка? — спросил Иоанн. Его негромкий голос разносился не хуже голоса Филиппа. — Если не при тебе уговаривались, значит, чистые?
— Верю им, — веско ответил Филипп.
Он держал Машу за руку, а Маша держала икону Богородицы.
— Тебе больше верить некому? — хмыкнул Иоанн. — Бога и царя не хватает?
Филипп смутился. Кромешники в сумраке переходов и гульбищ Опричного дворца сейчас казались ему упырями, что боятся солнца. Но царь-то сидел на свету!
Иоанн, кряхтя, поднялся с кресла, бочком спустился с крыльца, подошёл к Филиппу и погладил Машу по голове.
— А её зачем привёл?
— Она при том бою была, — пояснил Филипп. — Пусть на твоей же иконе поклянётся, что воеводы бились честно.
— Грех дитю про кровь напоминать, — осуждающе проворчал Иоанн. — Здравствуй, внученька! Всё с тобою моя икона?
— Матушки Богородицы лик, — прошептала Маша, прижимая икону.
Иоанн выхватил у Маши икону, благоговейно поцеловал облезлое поле внизу и вернул девчонке доску.
— Зверушек разных любишь кормить? — ласково спросил Иоанн и взял Машу за руку. — Или лучше с бусками, серёжками поиграть?
— Зверушек… — едва слышно ответила Маша.
— А я, Филипушка, не буду ни судить, ни миловать, — словно мимоходом, сказал Иоанн Филиппу, — Мы лучше с внучкой по дворцу погуляем, зверьков посмотрим. Ты сам суди. Снова мои бармы надень.
Иоанн повернулся и по-стариковски медленно пошагал к дальнему крылечку, уводя с собою Машу.
В застенке в углу отгородили решёткой закут, и здесь держали воевод. Малюта поднял повыше лучину, чтобы видеть лица узников.
— Спрашивать у вас, братцы, мне нечего, — задушевно сказал он. — Я просто совет хочу дать. Смерть — она быстрая, а мука бесконечна.
Воеводы сидели на земляном полу, навалясь на стены. Скованные руки и ноги узников были неловко вывернуты. Избитые лица обросли бородами. Сквозь рваную одежду белели тела. Воеводы молчали.
— Эй, — позвал Малюта.
Из темноты появился опричник, поставил скамеечку и светец. Малюта всунул лучину в светец и тяжело опустился на скамеечку.
— Устал, — пожаловался он воеводам. — Притулюсь вот рядышком… Ребята, прибавь огня, отсюда ничего не видно.
На углях печи затрещали и загорелись смоляные огневища, засунутые опричниками. Застенок осветился.
Перед решёткой бояр на полу лежала пара брёвен, сколоченная скобами. Вдалеке под лестницей хрюкали два борова, а на них, скрутив свиньям уши, верхом сидели улыбающиеся братья Очины. Сверху на ступеньках примостился любопытный Генрих Штаден. Татарин Кай-Булат спокойно точил нож о камень стены. Плещеев, звякая, вынимал из бадейки орудия Малюты и примеривался, взвешивая в руках разные клещи.