Десять детей. Четырнадцать взрослых. Мэтти, будучи все время на ногах, постоянно получала нагоняй от невесток за то, что так тяжело работает. Они называли ее мамой, а собственные дети звали просто Ма. Было забавно слышать, как, например, ортодонт говорит: «Ма, слушай, Ма, у нас есть пиво к этому матчу?» А дети называли ее Ба, словно возглас удивления; ничего необычного вроде бабули или просто бабушки. Все называли своего отца и дедушку Большим Майком, а более крупного Майка конечно же — Маленьким Майком.
Крис напрасно беспокоилась о том, что именно они могут спросить. Они все болтали так много, что с легкостью могли и не заметить ее присутствия, исключая тот факт, что они естественно приняли ее.
— Гравюры? — удивленно воскликнула Марджи. — Маленький Майк сказал, что они имеют отношение к Макнайтам? Не смешите меня! Он не покупал даже пепельницы! Дом обставляла я! Правда, он не пустил меня наверх. Держу пари, у него нет даже занавески для душа.
— Есть у меня занавеска, ребенок!
— Неужели? Какого цвета?
— Не важно. Тебе не обязательно знать цвет. Я не беспомощный.
— Готова поспорить, что коричневого. Или зеленого. Ну же, зеленого?
— Красного, — сообщил он.
Марджи рассмеялась, держась за свой большой живот.
— Красного? В голубой ванной?
— Выглядит хорошо. Даже здорово. Скажи ей, Крис. Ведь правда выглядит здорово?
Крис представила их всех, шестерых, рожденных в течение десяти лет: как они росли здесь, в доме с четырьмя комнатами и одной спальней, ссорились или смеялись, иногда ругались, так, как сейчас делают их дети.
Мэтти управляла ими всеми. Она устраивала их там, где, как ей казалось, им будет лучше всего. Она собирала карточный столик и усаживала за ним детей с раскрасками в конце гостиной, где ее дети — ее мужчины — смотрели игру, поэтому споры за карандаши смешивались с криками, если забивали мяч. Женщины сидели в гостиной и кухне и разговаривали о доме, детях, работе. Старшие дети играли в комнате, которая раньше была гаражом. Крис узнала, что ее переделали в комнату после того, как трое старших детей Мэтти и Большого Майка покинули дом.
Кэрри сначала испугалась. Она даже отшатнулась, но Морин увлекла ее к своим пятилетним и трехлетним детям. Скоро Кэрри уже играла и вела себя как обычный ребенок. А Кайл болтал. Кэрри некогда было разговаривать с ним, поэтому он общался с другими, забирая игрушки, а затем предлагая их другим, обговаривая свои условия. Здесь, где было так много Кавано, никто не смотрел с неодобрением на то, что делают дети, будь то милые поступки или шалости.