— Папа не давал мне на сегодняшний вечер машину, — просто сказал он. — А мама заставляла делать уроки. — С этими словами он выхватил нож...
— Да проснись же ты наконец! — послышался голос моей жены с соседней кровати. Я ошалело оторвал голову от подушки.
— У него нож, — по инерции пробормотал я.
— Это еще не значит, что надо орать во сне, — сказала жена. — Неужели тебе никогда не снятся хорошие сны? — Я посмотрел на свои ручные часы. Было 6.15 утра.
— Думаешь, пора вставать? — спросил я жену. Но она уже снова уснула. — Все же хорошо, что существует человеческая терпимость, — сказал я покойникам из своего ночного кошмара. И мне нестерпимо захотелось выпить. Я встал, накинул халат, спустился в гостиную и, не зажигая света, налил себе виски. Через час мне стало худо. Я перепутал в темноте бутылки.
Порой проходные газетные заметки из разделов «Понемногу о многом» или «Ничего обо всем» побуждают к более глубоким раздумьям, чем самые серьезные новости, и совсем недавно сдержанно-респектабельная «Нью-Йорк таймс» опубликовала именно такую заметку. «Зачастую, когда самка крота попадает в капкан, — сообщила газета, — самец очень беспокоится, перестает есть и погибает голодной смертью». Жена прочитала мне эту заметку укоризненным и осуждающим тоном, как бы утверждая, что самец любого биологического вида, включая мой, окажется совершенно беспомощным, если обнаружит свою супругу в капкане или западне, в силках или бельевом шкафу, связанную по рукам и ногам и с кляпом во рту. Прежде чем она высказала все это вслух, мне удалось вставить необходимые разъяснения.
— Какой замечательно преданный друг, — поспешно проговорил я. — Вместо того чтобы воспользоваться счастливой возможностью и убежать с бурундучихой, он горестно сидит возле капкана и не может есть от тоски по любимой!
— Как бы не так! — воскликнула жена. — Тут не сказано «горюет», тут сказано «беспокоится». И статья наверняка написана мужчиной. Читая ее, можно подумать, что это именно крот попал в безысходное положение. Вообще все самцы, и мужчины в том числе...
— Постоянно попадают в безысходное положение, — вставил я, — потому что женщины так и норовят попасть в западню. Мне в жизни не забыть той кошмарной зимней ночи на Третьей авеню, когда мы не могли найти такси, и вдруг, словно из-под земли, вынырнула машина, и какой-то тип, сидевший на заднем сиденье, радушно распахнул перед тобой дверцу. Я и глазом не успел моргнуть, а ты уже впорхнула в машину, и мне пришлось лезть туда вслед за тобой. А машина-то оказалась бандитской, и галантный джентльмен был опасным громилой.