Посмотрел на прохожих, слоняющихся туда-сюда. Снова торопливо покурил. Потом опять прилип к стеклу оконной двери и подумал, что выражение моего отраженного лица, наверное, было такое, словно я сейчас заскулю и даже завою чуть-чуть.
Но завыл не я.
В квартире раздался истошный вопль, долгий, пронзительный и разнообразный.
Первым побуждением было рвануться в комнату на помощь, даром что спустя мгновение я догадался, кто кричит: это Рубчик, черт его подери!
Братик и его гостья явно, скажем так, разлучились — это было понятно по интонациям их всполошенных голосов.
Я увидел, как братик в красивых семейных трусах и просторной майке, не забыв надеть тапки, пошлепал в комнату к заходящемуся в крике Рубчику, а следом, голенькая, выбежала его спутница. Она встала у дверей на цыпочках, пытаясь понять, в чем дело, тем более что Рубчик начал хрипло рыдать и кликать свою маму, громко ударяя коленями о дно дивана.
Девушка была стройна и черноволоса, к тому же у нее оказались крепкие нервы: не дожидаясь, когда братик разберется с источником крика, она легко упорхнула в ванную комнату, даже своих легких тряпочек не прихватив. Лица ее рассмотреть не удалось.
Раскрыв балконную дверь, я кинулся к братику. Заперевшись в малой комнате, мы раскрыли диван и увидели Рубчика.
На лице его разом, в доли мгновения, сменилось несколько неизмеримо глубоких эмоций: исчез черный, кромешный ужас, пришла легкая надежда и следом выглянуло удивление, еще не рассеяв, впрочем, страха.
— Вы... Вы откуда?
— Хули ты орешь, Рубило? — спросил братик злым шепотом. — Хули ты орешь?
— Мне приснилось, что я в гробу! — сказал Рубчик таким высоким голосом, каким не говорил никогда — я по крайней мере не слышал. — В гробу! Я не в гробу?
Он сел в ящике для белья и огляделся.
— Зачем я тут лежу? — спросил он.
— На, Рубчик, покури! — предложил ему братик и сунул в зубы сигарету, тут же поднеся горячий лепесток зажигалки.
— И выпить! — сказал Рубчик хрипло и капризно.
Братик выглянул в коридор, осмотрелся — в ванной еще шумела вода, — сбегал на кухню и вернулся с недопитым стаканом водки и огурцом:
— На-на, и выпей. Только не ори больше.
Рубчик брезгливо вылез из ящика, быстро выпил водки и закусил брызнувшим огурчиком. Мы сложили диван, и Рубчик упал на подушки: ноги, видимо, все еще не держали его. Он с удовольствием оглядывал комнату, удивляясь своему возвращению в мир.
— Дай еще закурить, — сказал он мне.
Я дал ему сигарету и даже пепельницу принес: Рубчик вновь примостил пепельницу на грудь.
— Ой, пацаны, — сказал он сипло. — Как страшно на том свете, бляха-муха.