необходимо». Ну, а про сестру и кровное родство – глупости. Да, конечно, Анна ему сестра, но в то же время, в зависимости от ситуации и настроения, она бывает и дочерью, и матерью, в ней соединены все женские роли. Как же можно обойтись без самой главной? Он – мужчина, она – Женщина,
The Woman, то есть единственная в мире. К тому же сама сказала, что он похорошел и стал «очень даже ничего».
В общем, на десятое у Дарновского были большие планы.
Утром отвез Инну в Шереметьево – и скорей в Кузьминки, будить Анну.
Приехал не с пустыми руками. С огромным букетом роз, с бутылкой настоящего «Клико» из валютного магазина и с подарком, особенного значения – элегантное белое платье, точно по Анниной фигуре. Отстегнул две годовые зарплаты среднестатистического советского человека.
С невинным видом сказал: «Его надо надевать на голое тело, такой фасон».
Сказал вслух, потому что Анна прижимала невесомое творение миланских кудесников к груди, а носом зарылась в букет и, зажмурившись, сосредоточенно вдыхала аромат. Очень кстати – заглядывать в мысли Роберта ей сейчас было незачем.
«А как же? – спросила она, отложив букет и разворачивая платье во всю длину. – Ведь это неприлично».
– Прилично. Ткань тонкая, но плотная. Я выйду, надень.
Когда пять минут спустя он вернулся в комнату, Анна стояла перед зеркалом. Платье было открытое, на тонких белых лямках. В Роберте шевельнулось чувство явно не братского происхождения. Он обрадовался. Но в зеркале отразился ее взгляд – вопросительный и явно тревожный. Дарновский поскорее отвернулся.
«Сегодня всё разрешится», успел услышать он.
Что ж, он был того же мнения.
Раз такое дело, праздничную программу Роберт решил переменить. Вместо ужина при свечах – торжественный завтрак. При свете дня всё, наверное, произойдет естественнее, ведь темнота не Аннина стихия.
Пока он, как фокусник, доставал из сумки разные вкусности и выставлял их на стол, Анна была непривычно тиха. То есть, она, разумеется, всегда была тиха, но сейчас сидела не поднимая глаз, и ее мыслей Роберт не слышал.
Но вот стол был накрыт.
Дарновский хотел открыть бутылку и вдруг почувствовал – это лишнее. Всё произойдет прямо сейчас, без дурацкого ритуала с непременным питьем французской газировки.
Волновался он ужасно, но по-правильному волновался, как надо. И у Анны на скулах выступил румянец, это был отличный симптом.
Отставив бутылку, Роберт шагнул к ней, взял за руки, потянул со стула и принялся целовать маленькую кисть. Пальцы слабо шевелились в ответ, но и только.
На помощь пришло платье, словно в благодарность за потраченные деньги.