— Сколько лет тебе было?
— Шестнадцать, как и той девушке. Дэвиду двадцать.
— А что случилось с девушкой?
Гэвин издал недоверчивое хмыканье:
— Он женился на ней. Скоро после смерти наших родителей. С тех пор я не видел брата.
— И сколько дуэлей у тебя было с тех пор?
Он наконец посмотрел на нее. Нахмурился:
— Ни одной.
— А как насчет краденых поцелуев чьей-либо невесты?
Он покачал головой:
— Нет.
— Тогда ты просто совершил ошибку. Я не стала бы заниматься с тобой любовью, если бы считала тебя негодяем. По-моему, ты самый бескорыстный и порядочный человек из всех, кого я знаю.
Гэвин все еще оставался в спальне Эванджелины, когда взошло солнце. Он собирался покинуть ее, как только она уснет, но не смог заставить себя уйти раньше, чем это станет совершенно необходимо. И потому остался и лежал, гладя ее волосы, глядя, как она спит, и прижимая ее к себе.
Он понимал, какой драгоценный дар получил.
И дело было не только в ее девственности, хотя и эти тоже казалось чудом, но более драгоценным было ее безусловное доверие к нему.
Он крепче сжал ее в объятиях. Возможно, ему никогда больше не доведется ее увидеть. Он не мог с этим примириться. Но что он мог сделать? Сейчас они были не ближе к разрешению тайны убийства Хедерингтона, чем раньше. Эдмунд и Франсина открыто заявляли, что уверены в его виновности. Его собственная семья взирала на него с подозрением. Судя потому, с какой поспешностью эта женщина Стентон рассылала свои послания, скоро сюда явится полиция.
Если он по-настоящему дорожит Эванджелиной, то должен отпустить ее. Дать ей побольше денег. Отправить ее в лучшей карете. И надеяться на то, что иногда она будет вспоминать о нем.
Он должен был дать ей что-нибудь на память. На память о том недолгом времени, что они были вместе.
Но что? Драгоценность? Может быть, длинную нитку жемчуга? Что-нибудь, чем она могла бы трижды обвить шею, что-нибудь столь длинное, что могло бы спуститься вниз, в ложбинку между ее грудями, и касаться там ее нежной кожи у края корсажа.
Нет. Не было времени на то, чтобы заказать что-нибудь подобное. Она ведь намерена уехать завтра.
Эванджелина подалась к нему, угнездилась ближе, открыла глаза.
— Какое мрачное лицо, — послышался ее хриплый со сна голос. — О чем ты думаешь?
— О смерти, — ответил он. — О смерти через повешение.
С секунду она пристально смотрела на него, потом вздохнула.
— Если я так или иначе уеду, — сказала она медленно, — не понимаю, почему бы мне не сказать, что я была в ту ночь с тобой, в твоем кабинете? Кому дело до моей репутации, если я смогу спасти тебя от виселицы?