Справа от нее был камин, а слева висела картина маслом в большой золоченой раме. Она слегка покосилась, будто недавно кто-то нарушил ее равновесие.
Она чем-то отличалась от остальных картин, украшавших стены дома. В ней было нечто, отсутствовавшее на остальных картинах…
— Люди, — выдохнула она.
— Что?
— Остальные ваши картины — пейзажи. Это первое полотно, являющее собой групповой портрет.
Она жестом указала на картину, шагнула вперед и принялась ее рассматривать.
Трое смеющихся детей стояли возле реки. Стройная блондинка сидела на большом сером камне с корзиной цветов на коленях. Высокий худой мальчик с удочкой в одной руке и ведерком в другой стоял возле нее чуть подальше. Темноволосый малыш сидел на корточках на переднем плане и был занят тем, что разглаживал золотистую шерсть тяжело дышащей собаки, не обращая внимания на художника, писавшего его брата и сестру.
— Моя семья, — сказал Лайонкрофт внезапно охрипшим голосом. — Посередине Роуз, за моей спиной — Дэвид, а это Уилсон.
— Уилсон?
— Моя собака. Названа так в честь художника-пейзажиста Ричарда Уилсона.
— Вашего любимого художника?
— Любимого художника моего отца.
— Он писал пейзажи в Блэкберри-Мэноре? Похоже, они все в одном стиле.
— Нет, — ответил он. Лайонкрофт стоял, опираясь спиной о стену, скрестив руки на груди.
Ей стало ясно, что он не хочет обсуждать эту тему. Эванджелина снова перевела взгляд на групповой портрет.
— Вы выглядите счастливым.
— Я и был счастлив.
— Сколько лет вам было в то время?
— Десять.
— У вас еще есть семейные портреты?
Он пожал плечами:
— В Медоубруке, где живет мой брат.
Его брат. Вот этот тощий долговязый малый с удочкой. Какими счастливыми и прекрасными, должно быть, были те дни. Эванджелине всегда хотелось иметь братьев и сестер.
— Вы навещаете его?
— Никогда.
— А он вас?
— Да он скорее бы умер.
— Он… О!
Эванджелина отвернулась от полотна, на котором был изображен жизнерадостный маленький мальчик, и посмотрела на серьезного взрослого мужчину, каким он стал.
Взгляд мистера Лайонкрофта был мрачным и непроницаемым. Хотя он оставался в своей обычной позе, мускулы его казались напряженными, а поза была не такой небрежной, как обычно, будто отвечать на вопросы о семье было чертовски неприятным.
— Роуз, — сказал он наконец, — тоже едва ли захочет навестить меня снова. Мое соседство определенно оказывает роковое действие на продолжительность жизни членов семьи. Я бы не удивился, если бы оказалось, что это моя последняя встреча с сестрой и племянницами.
Он сжал зубы и снова перевел взгляд на картину, будто сожалел о своей откровенности.