— Рада тебя видеть… — начала я неуверенно.
— Не стоит обманывать себя, Морин. Мы встретились лишь потому, что у тебя не было другого выбора: «Хогенциннен» или городская клиника. Не знаю, чувствовать ли себя польщенной тем, что ты выбрала «Хогенциннен».
— Это было не только мое решение, — тихо сказала я.
— Доктор Джеймсон решил, что будет лучше, если я вернусь… вернусь домой.
— С каких это пор ты стала считать «Хогенциннен» домом?
— У меня действительно не было выбора.
— Надеюсь, какие-то из детских воспоминаний у тебя сохранились?
— Очень немногие. Помню озеро, сам замок…
— И это всё?
— Все… Доктор Джеймсон говорил, что постепенно все восстановится. Прошлое вернется… Мне жаль, что приходится обременять тебя. Как только я почувствую себя лучше, обязательно найду работу и перееду в город.
— Ну, это мы еще посмотрим, — она улыбнулась, словно мать своему неразумному ребенку.
Сухая рука поглаживала серебряный крестик, глаза пытливо изучали мое лицо, и тем неожиданнее был вопрос, заданный очень дружелюбным тоном:
— Скажи-ка, Морин, ты пробовала что-нибудь писать накануне болезни?
Вопрос застал меня врасплох.
— Не помню, — я беспомощно пожала плечами. — Наверное, писала. Очень хотелось увидеть свое имя в каком-нибудь журнале.
Она улыбнулась — снисходительно или злорадно, я определить не могла.
— К сожалению, наши желания не всегда соответствуют нашим возможностям. Не стоит огорчаться из-за пустяков. Честно говоря, я всегда надеялась, что с возрастом ты забудешь эти детские чудачества и перестанешь тратить на них время…
Дрожащими руками я раскрыла сумочку, достала сигареты.
— Гм, ты куришь. Это, конечно, твое дело, но знай, что в «Хогенциннене» запрещено курить в спальнях. Дом стоит на отшибе, пока сюда доберутся пожарные…
Я молча зажгла спичку, глубоко затянулась.
— Кстати, что за бумаги ты жгла перед тем, как тебя поместили в клинику? — невозмутимо продолжала бабушка. — Я нашла обгорелые клочки в камине.
— Не помню… Нет, не помню, — я провела рукой по лицу. — Впервые слышу, что ты была в моей квартире.
— После тебя остался полный разгром. Пришлось засучить рукава и наводить порядок.
— Я была больна…
— Знаю, знаю. Я разобрала твои вещи и перевезла их сюда. Все лежит наверху, в твоей бывшей комнате. Надеюсь, ты помнишь, где она…
— Постараюсь не заблудиться.
— Тогда спокойной ночи, Морин, — она поднялась с кресла, маленькая, неестественно прямая, в длинном черном платье.
Я осмотрелась по сторонам — в комнате как будто чего-то не хватало. Или кого-то?
— Где отец? — выдавила я.
— У него был тяжелый день. Увидитесь завтра.