— Ты думаешь, мы больше никогда не сможем говорить друг с другом откровенно? — тихо сказал он. — Прости…
— Между нами стоит слишком многое, папа. Память о маме и… о Сэме. Бокал, который ты сейчас держишь в руке. И она! Власть, которую она имеет над всеми нами. В Бостоне, вчетвером, мы были так счастливы, и ты был гораздо ближе мне. Даже когда ты был на фронте, все равно ты был несравнимо ближе, чем теперь. Я читала твои письма…
— Ты слишком возбуждена, Морин, — сказал отец. — У тебя был тяжелый день. Много событий… после всего, что тебе пришлось пережить…
Он неуверенно взял меня за руку.
— И не забывай, что бабушка очень много для тебя сделала. У тебя есть крыша над головой, ты в полной безопасности. Многие не имеют и этого…
Его прикосновение неожиданно стало мне неприятно! Я резко отдернула руку.
Отец со вздохом отвернулся:
— Она права. Сегодня ты, скажем так, немного, взвинчена. Не беспокойся, может быть, это просто усталость. Ты не готова к таким переживаниям, тебе нужен покой… — Прежде чем продолжить, он отхлебнул ив бокала. — В первую очередь покой. И сон. Почему бы тебе не лечь сегодня пораньше? Я попрошу Агнес принести ужин наверх.
Он прав, промелькнуло у меня в голове, это все бесконечная усталость. Я коснулась кончиками пальцев его локтя в знак примирения и, не сказав больше ни слова, вышла.
С трудом поднимаясь по лестнице, я чувствовала, как тяжело даются мне движения. Пальцы бессильно цеплялись за перила, ноги едва слушались — такой изможденной я не ощущала себя никогда. Совершенно не помню, как добралась до комнаты. Открыла дверь, зажгла свет и в этот момент услышала крик. Кричала женщина — высоко, пронзительно. Звук доносился словно издалека, и я не сразу поняла, что слышу свой собственный крик.
Прошла, кажется, целая вечность, прежде чем я наконец осознала, где нахожусь: выцветшие обои моей комнаты, край деревянной спинки кровати… Люстра, так походившая на больничный плафон, была не выключена: яркий свет нестерпимо резал глаза. Зажмурившись, я медленно повернулась набок. В ушах продолжал жить отчаянный крик, выплеснувшийся из меня на пороге. Когда это было? Испуганные лица бабушки, отца, заглядывающие в двери. Отец пытается успокоить меня, поддерживает под локоть. И голос бабушки: «Надо вызвать врача». Ключ, вытащенный из замка и вставленный снаружи. Хлопок двери, режущий звук поворачиваемого ключа — и тишина.
Я повернула голову. В глаза бросились пустой стол и комод с выдвинутыми до отказа ящиками. Дверца платяного шкафа была распахнута, полки пусты. В углу стоял закрытый чемодан. Рядом — аккуратно сдвинутые вместе саквояж и дамская сумка. Зачем ей понадобилось укладывать мои вещи? Почему мне не сказала об этом ни слова? Простое устрашение? Если так, цель была достигнута. При воспоминании о пережитом меня бросило в дрожь.