— С Новым годом, Люси! Хорошо провели Рождество? — весело приветствует меня Роберт Басс. И я чуть не подпрыгиваю.
— Я — полевка прерии! Я — полевка прерии! — шепчу я про себя между воплями Фреда. Передо мной сложная дилемма. Если я выну его из коляски, он, вероятно, шлепнется на тротуар и там замрет без движения — секретное оружие, используемое малышами, когда они чувствуют, что проигрывают битву. Я решаю использовать собственное секретное оружие и вынимаю из кармана пакетик шоколадных «мишек». Крики стихают.
— Что вы сказали? Вы полевка прерии, Люси? — спрашивает Роберт Басс, с неодобрением глядя на шоколадный подкуп. Определенно он приверженец семечек. Что, возможно, делает его луговой полевкой. Подсолнухи не являются коренными уроженцами прерий.
— Фреда это успокаивает, — поясняю я.
И оборачиваюсь, старательно отводя взгляд. Я не нарушаю обещание номер 4, поскольку сейчас со мной Фред, но мне вдруг становится неловко: мой младший сын — компаньонка.
— Что и говорить, разобраться в вопросе выбора школы для Сэма важнее всего. Обычное дело, — уверенно говорю я. — Это не так сложно.
— О, Боже мой! — восклицает он, не слушая, что я бормочу. — Откуда они взялись?
Его лицо оказывается так близко от моего, что я чувствую его дыхание и тепло на своей щеке, и довольно приятную смесь запаха кофе и мяты. «Это и есть граница?» — быстро спрашиваю я себя. Несмотря на присутствие множества родителей и Фреда, не наступил ли для меня тот самый момент? Кажется, я провалилась в самые темные области моего подсознания. Вот что случается, если проводишь слишком много времени, общаясь с психологами.
Из глухих тайников моей памяти на передний край протискивается хранившийся там в течение многих лет во всех ошеломляющих подробностях один случай безрассудной страсти. Но дело тут не в частностях, а в чувстве вины, которое он вызвал и которое схватило мой живот. Поэтому я чувствую себя даже еще более раздавленной, поскольку последний момент этой безрассудной страсти был действительно опасным, ибо затрагивал женатого мужчину, но я считала, что приговорила его к ссылке в ту часть моего мозга, куда никогда не будет хода.
Незадолго до того, как мы с Томом поженились, где-то зимой 1995-го, как раз перед окончанием войны на Балканах, случилось так, что тот же самый коллега, который так славно утешил меня во время неверности Тома, ждал, как и я, такси, чтобы добраться домой поздно ночью после очередного заседания «Вечерних новостей». Мы никогда не упоминали о нашем прошлогоднем порыве, и хотя продолжали кружить друг вокруг друга в энергичном флирте, это значило меньше, чем раньше, поскольку мы понимали, что повторения не будет, во избежание риска превратить это в привычку. Кроме того, теперь, когда он не так давно женился, и я тоже должна была вот-вот выйти замуж, наши коллеги стали бы смотреть на такие прегрешения менее снисходительно.