— Ничего страшного, — говорю я.
Меня чрезвычайно озадачивает одно обстоятельство: я легко составляла блок главных событий для программы «Вечерние новости»[3] менее чем за час, но совершенно не в состоянии справиться с проблемой утренних сборов своих детей в школу.
Кажется невероятным, что я могу обеспечить приезд членов кабинета министров поздно вечером в студию, чтобы они были «поджаренными» Джереми Пакеманом[4]. Но не могу уговорить своего младшего сына не стаскивать с себя одежду.
— Бог больше, чем карандаш? — спрашивает Джо. Для своих пяти лет он задает слишком много вопросов. — Если не больше, то его ведь могут съесть собаки?
— Только не те, которые ходят по этим улицам, — ободряюще заверяю я. — Эти собаки очень воспитанные.
И это правда. Мы тащимся по территории с самым высоким налогообложением на северо-западе Лондона. Здесь нет стриженных «под зубило» мальчиков с бледными одутловатыми лицами, выгуливающих питбулей. Нет контор «Уильям Хилл»[5]. Нет рулетов из индейки[6]. Нет подростковой беременности. Здесь в ходу званые обеды.
Сегодня первый день нового учебного года, и на всех школах подняты флаги. Дети идут учиться, а сердобольные родственники торопливо, словно в последний раз, пихают в их зазевавшиеся рты кусочки тостов, горсти хлопьев из разноцветных баночек и коробочек.
Мое зрение ослаблено близорукостью до уровня восприятия наиболее ярких штрихов действительности, наподобие импрессионистических мазков, и по дороге я вспоминаю один момент две недели назад на побережье Норфолка, когда я стояла на берегу Северного моря, в шерстяной вязаной шапке, натянутой до бровей, и укутанная в шарф, замотанный вокруг шеи и доходящий почти до глаз. Восточный ветер, не типичный для этого времени года, дул мне прямо в лицо, заставляя глаза слезиться. Мне приходилось непрерывно моргать, чтобы хоть как-то прогнать туман. Как будто смотришь сквозь мутную призму. Едва лишь мне удавалось сфокусировать взгляд на чайке или особенно красивом камне, картина тут же разбивалась на хаотичное нагромождение различных очертаний и красок. Это меня поразило, потому что это было в точности похоже на то, как я сама ощущала свою жизнь. За эти годы я словно распалась на мелкие частички, одна другой меньше. Теперь, перед лицом перспективы трех свободных дней в неделю, я думаю о том, что настало время восстановить целостность свою и окружающего меня мира, вот только я уже не помню, как все эти кусочки сложить вместе. Есть Том, дети, моя семья, друзья, школа — но все это разрозненные элементы, и нет единого целого. Где-то в водовороте домашних дел я действительно потеряла себя. Я знаю, откуда пришла, но не понимаю, куда иду. Я пытаюсь уцепиться за самую большую картинку, но не помню, какой она должна быть. Восемь лет назад я оставила работу, которую любила, — режиссера программы телевизионных новостей. Оказывается, тринадцатичасовой рабочий день и материнство — вещи малосовместимые. Кто бы ни убеждал меня, что работать полный рабочий день и иметь детей равняется тому, чтобы иметь и то и другое одновременно, был не очень силен в математике. Всегда оказывалось, что чего-то не хватает. Включая остаток нашего счета в банке, который не менялся в лучшую сторону, поскольку мы платили няньке. И, кроме того, я очень тосковала по Сэму.