Египетские приключения (Кулидж) - страница 20

– Можно подумать, что это была твоя идея, – с возмущением сказал сапожник. – А как же твой план?

– Видишь ли, – признался золотых дел мастер, – даже человек с пятью дочерьми не может каждый раз предугадать поступки девушек. Я сделал ошибку, выбрав свою дочь для примирения Туи и Тинро, потому что она, как оказалось, влюбилась в него. К несчастью, она была помолвлена с сыном булочника и переживала, почему он не обращал на нее внимания. Боюсь, что она раскрыла мой план, так как было задето ее самолюбие. Естественно, Туи не могла выйти замуж за Тинро, с тех пор как узнала, что мы заключили пари на их свадьбу.

– Естественно, – согласился сапожник. – Так тебе и надо, тебе и твоей дочери.

– Насколько я знаю, моя дочь хотела примирить Тинро и Туи, – сказал золотых дел мастер самодовольно, – тем более что она испытывает к Тинро сочувствие и симпатию.

– Ты хочешь сказать, что… – прервал его красильщик удивленно.

Золотых дел мастер кивнул.

– Это означает, что закончились мои бесплатные обеды, – с сожалением сказал он. – Но тем не менее я все же извлек некоторую пользу из своего плана, да и в конце концов Тинро – отличная пара для моей дочери!

Еще не взошло солнце, когда мать стала собираться на реку, чтобы занять хорошее место для стирки, не преминув напомнить мне, что я должен заботиться о доме.

– Наши негодники соседи положили глаз на мой талисман, – ворчала она, разламывая на куски твердый темный хлеб, который подавала нам на завтрак. – Почти все они воры, и позволю себе заметить, что в городе немного домов, где нашелся бы такой же красивый талисман, как мой.

Я искренне пообещал заботиться о талисмане.

– Не выходи из дому, – приказала мать. – И никаких игр на улице.

– Ладно, мам.

Старый Мути, живший по соседству, начал тарабанить в перегородку так, что маленькие кусочки сухой грязи засыпали весь пол.

– Иду! – заторопилась мать, взвалив корзину с грязным бельем на плечи. – Я не разрешаю вам трогать хлеб до моего прихода. В нашем доме почти не осталось еды. – С этим словами она вышла.

Я и отец сидели в темноте скрестив ноги, не зажигая лампы, чтобы сэкономить масло, и медленно жевали хлеб, наблюдая, как слабый серый свет в дверном проеме становился светлее. Отец дал мне глоток пива. Он всегда так делал, когда мы оставались одни, при этом молчал, приберегая силы для долгого рабочего дня, в течение которого ему приходилось таскать тяжести на длинных веревках. Когда очертания домов на другой стороне улицы, видных в дверном проеме, стали четкими, отец вышел, шаркая ногами, как делают все рабочие, чтобы не растрачивать силы. Я закончил свой завтрак в одиночестве.