конечно, это прекрасно…
— Да, — с готовностью согласилась Уна. — И еще как.
— Прекрасно, — повторил Майк. — Я знаю. Я о том и говорю. Просто я никак не могу отделаться от мысли, что, понимаете, — во время войны…
— А, — произнес Джон. — А.
— Ага — ты понял, да, Джон? В войну — в это время года, понимаете, домохозяйка как-нибудь — бог ее знает, как — раздобыла бы жестянку «Спама» или, может, приличный кусок сыру, или еще что-нибудь. Или даже выменяла у фермера, ну, не знаю — цыпленка какого-нибудь или пару яиц. И сейчас ломала бы голову над пирогами, пудингами и прочими сластями — дешевыми и сытными, знаете, но для нее дело чести приготовить их целую гору, причем вкусную. Мандарины, если повезет, и уголек в носке[82] — по паре шестипенсовиков в детские ладошки, если совсем шиковать… но вся семья вместе, понимаете? Ну — не считая тех, кто сражается, разумеется. На войне. И всего два драгоценных дня, чтобы этим насладиться. Самодельные игрушки… а потом снова за работу. За труды праведные.
— Ну, — начала Уна. — В смысле, да — я понимаю, конечно, я понимаю, Майк. Вообще-то мы ведь это уже обсуждали? Но даже это, знаешь ли — на самом деле это очень — ну, это немного слишком радужный взгляд на предмет, правда? В смысле, у них были трудности — настоящие муки. Мы разве хотим повернуть время вспять?
— Ну конечно, не хотим, — охотно согласился Майк. — Я о том и говорю. Мы все стали неженками. Если с нами тут случится что-нибудь хоть чуточку плохое — иногда я задумываюсь, знаете, сможем ли мы, ну — справиться, вот. В смысле — хоть чуточку плохое. Я уж не говорю о голоде, затемнении, бомбардировках и прочем. И о том, чтобы сидеть в очередной канун Рождества и гадать, сможет ли твой муж, сын, отец — гадать, увидишь ли ты их еще когда-нибудь. Вернутся ли они вообще…
— Нездорово, Майк… — предупредила Уна.
— Ну да, нездорово — я и сам знаю. Извините, и все такое. Но иногда я немного беспокоюсь, знаете. По-моему, я только и делаю, что благодарю свою счастливую звезду — благодарю ее каждый день, если честно, — но в то же время гадаю, что, черт побери, мы будем делать, если она вдруг мигнет и небо почернеет. Двойственно, понимаете. Двойственно. Я поэтому и смешал этот на редкость кошмарный напиток — да, все нормально, Уна: я знаю, что он кошмарный. Извини, Джон. Просто решил, ну — попробовать…
А потом в комнату влетела Фрэнки (что явно и основательно взбодрило Джона, ибо смотрите: да посмотрите же вы на ее великолепную кожу, высокие-превысокие скулы, глянцевый водопад волос и эти огромные, просто огромные сверкающие глаза. И это вы еще не видели тела — которое во многих отношениях просто невообразимо прекрасно).