— Потому что я кое-что знаю о целях вашей так называемой миссии. Немного, надо признать, но вполне достаточно… То, что мне счёл нужным сообщить Шелленберг. Он настроен очень скептически по отношению к вашей операции, тем не менее…
— Он поручил вам следить за моими действиями. И, разумеется, доложить о результатах.
— Да. Но дело не в этом. Я знаю, — Эдельман открыто и твёрдо посмотрел Штернбергу в глаза, — знаю, у вас есть некое устройство, которое вполне заслуживает названия «машина времени». И вы собираетесь запустить это устройство, чтобы рейх получил достаточно времени на доработку и производство оружия совершенно нового типа… оружия, которое произведёт невиданный переворот в методах ведения войны… Я имею в виду вовсе не те пороховые бочонки, которые валятся на Лондон, вы знаете…
— Знаю. И вы считаете…
— Рейх не должен получить это оружие. Никогда.
— Вот оно что. Впрочем, следовало ожидать. — Штернберг, задумчиво склонив голову, странно, медленно улыбнулся. Густая сеть взъерошенных волос скрыла его безобразные глаза. Чёлка казалась седой. Падавший сверху, из проёмов звездообразного купола, сумеречный свет словно выпивал все цвета, оставляя лишь чёрное и белое. Эдельман с содроганием заметил, что его собственные руки были белее мрамора.
— Не знаю, что вы за человек, — сказал он, — но я ожидал встретить здесь нечто вроде Мёльдерса. Мои опасения не сбылись — понятия не имею, что вы за человек, но вы не производите впечатления зашоренного наци. Так послушайте, что я вам скажу. Вернее, сначала ответьте на один вопрос. Ради чего вы взялись за всё это? Ради денег? Почестей? Карьеры? Или по убеждению?
— Последнее, — ответил Штернберг.
— Но почему?
— По меньшей мере странно слышать от офицера такой вопрос.
— Ради так называемой победы?
— Так называемой… — неопределённо-задумчиво повторил Штернберг.
Эдельман поднял с полу фуражку, отряхнул от пыли и через плечо оглянулся на оккультиста — тот смотрел на него уже без усмешки.
— О чём я сейчас думаю, рейхсмагиер? — спросил Эдельман.
— Вы думаете о том, что у нас с вами различные представления об офицерской чести.
— Совершенно верно. Хотелось бы знать, что вы в нынешней ситуации подразумеваете под словом «победа»?
— Скорый конец войны. Сильную Германию, за которой остаётся Европа. Я имею в виду Европу, объединённую — нет, даже необязательно под эгидой Германии — просто объединённую Европу. Содружество европейских народов, этакие, если угодно, Соединённые Штаты Европы, сверхдержаву, стоящую в одном ряду с США и Советами, но, в отличие от них, построенную на уникальности каждой нации… — При этих словах правый, зелёный, глаз Штернберга мечтательно сощурился, высматривая в темноте трансепта, очевидно, светлое будущее объединённой Европы, а левый, голубой, уставился на Эдельмана, просияв диковатым огоньком самой настоящей идеи фикс.