Проговорив ритуальные слова и развеяв дым на четыре стороны света, Штернберг опустился на колени перед столом и поставил перед собой лежавшую до того плашмя фотографию, в рамке, но без стекла. Теперь — сосредоточиться. Для пущей верности следовало бы вылепить вольт — куклу из глины или воска, но для её изготовления нужны волосы, ногти или кусок одежды жертвы; что-либо из перечисленного достать у Штернберга не было ни малейшей возможности. Так что приходилось довольствоваться фотографией.
Сомнения ходили вокруг да около, подбрасывая вопрос за вопросом. Скажем, астральная охрана фюрера (впрочем, фюрер, судя по всему, нисколько в ней и не нуждался — даже самое мощное проклятие сгинуло бы в этой пропасти пустоты). Входит ли в её обязанности защищать от вредоносной магии ближайших соратников вождя? Засекут ли атаку? Будут ли исследовать тело? Хорошо, если эту процедуру поручат Штернбергу — главному имперскому оккультисту. Можно будет полюбоваться на дело своих рук и подмахнуть заключение о естественной смерти. А если поручат кому-нибудь другому? Тем же тибетцам из астральной охраны?
До чего же гнусно. И чертовски рискованно.
С фотографии на Штернберга смотрел личный секретарь фюрера. Круглое, мясистое, топорно сработанное лицо, широкие обезьяньи ноздри, маленькие глазки, застылое выражение тупой жестокости. Такого легко ненавидеть: грубое, похабное животное. Не требовалось быть заглядывающим в глубь кристалла ясновидцем, чтобы до смешного точно обозначить тропу, пробитую в дебрях жизни этим плотоядным: убийство и финансовые махинации в прошлом, лизоблюдство и постоянно возбуждающая аппетит власть в настоящем, ночные попойки, секретарши и актриски, дома — площадная брань в адрес вечно беременной жены и пинки детям. Грошовая, слепая, как червь, душонка, лисья хитрость и бульдожья хватка. Толстокожая, твердолобая, матёрая человеческая особь — из тех, что всегда вызывали у Штернберга глубочайшее отвращение. Концентрация не составила никакого труда: очень скоро от ненависти и гнева ледяным холодом обметало кривящиеся губы. «Мой фюрер, в СС могут преследовать собственные цели… Откуда мы знаем, что это действительно сработает… Если они ускорят ход времени, то в первую очередь подвергнут вашу жизнь смертельной опасности». И так — каждый день. Каждый день, с которым уменьшается территория рейха. Эта тварь всерьёз боится, что её вместе с фюрером вышвырнут на свалку дорвавшиеся до всемогущества эсэсовцы.
Убить ко всем чертям!
Штернберг поднял фотографию, показывая её чёрному небу.